— Поясните, биби-джи.
— Мне явился Бахрам, он стоял рядом. Пришел повидаться и хотел что-то сказать.
Ширин сильно закашлялась, Задиг подал ей стакан воды.
— Говорите, биби-джи.
— Он попросил прощения и сказал, что я должна отринуть прошлое. Смотри в будущее, сказал Бахрам, как можно лучше проживи отпущенные тебе годы. Потом простился и исчез. А я очнулась. — Краем сари Ширин отерла глаза.
— Не надо плакать, биби-джи. В его словах не было ничего худого.
Ширин сглотнула рыдание.
— Я только не понимаю, почему он просил прощения? За что? — Не дождавшись ответа, она посмотрела Задигу в глаза: — Скажите правду… Бахрам покончил с собой?
— Не думаю, что все так просто. — Задиг пожевал губами. — Наверное, Фредди прав — Бахраму почудился голос Чимей. Однажды она уже являлась ему, именно здесь, на «Анахите».
— Невероятно! — Ширин фыркнула. — Бахрам не верил в видения!
— Но он сам мне о том рассказал, биби-джи. Это случилось в его последний рейс, когда Чимей уже давно была мертва. В Бенгальском заливе «Анахита» попала в шторм. Груз разболтался, и Бахрам полез в трюм спасать что уцелело. Внизу все пропахло опием-сырцом, его-то испарения, возможно, и породили галлюцинацию. Наверное, что-то подобное, опять связанное с опием, случилось и в ночь смерти Бахрама.
— Я не понимаю. То есть он был курильщиком опия?
Задиг смущенно поерзал на стуле.
— Не хотелось бы этого говорить, биби-джи, но правда в том, что в свои последние дни Бахрам курил постоянно. После кантонского кризиса он был ужасно подавлен.
— Из-за финансовых потерь?
— Не только. Он тревожился и о другом…
— Говорите, Задиг-бей.
— Опийный кризис стал тяжелым испытанием, Бахрам разрывался между двумя семьями, между Кантоном и Бомбеем, Китаем и Индостаном. Потеря большого груза опия означала крах не только его жизни, но вашей и дочерей. С другой стороны, он видел, чем опий обернулся для Фредди и что сотворил с Китаем. Бахрам понимал, что зелье медленно разъедает семьи и целые роды, монастыри и армию, что с каждым доставленным ящиком прирастает число опийных пристрастников… — Задиг смолк и потер подбородок. — Однако он никогда не морализировал, не разглагольствовал о религии, добре и зле. Человек из плоти и крови, он жил сердцем, а не рассудком. Главным для него была семья, а вышло так, что судьба ниспослала ему две семьи — одну в Китае, другую в Индии. Бахрам сознавал, что его ипостась опийного торговца отразится на целых поколениях обеих семей, и ему это было невыносимо. Я думаю, он стал курить не потому, что искал забвения… Он как будто приносил себя в жертву во искупление того, что натворил.
Ширин комкала край сари, промокший от ее слез.
— Он с вами говорил об этом? И о Чимей? Признался, что любит ее?
— Нет, биби-джи! — горячо возразил Задиг. — Бахрам-бхай был вовсе не романтик. Он считал, любовь и всякая лирика дельцу излишни. — Часовщик кашлянул. — Вот в этом мы с ним сильно разнились.
— О чем вы, Задиг-бей?
— Когда юношей я впервые влюбился, я понял, что беспомощен перед этой стихией. — Задиг раз-другой сглотнул, дернув кадыком. — И вновь это почувствовал в день нашей с вами первой встречи в церкви.
Ширин вздрогнула, но не оттолкнула его, когда он ее обнял.
Услышав отдаленную барабанную дробь, Полетт притянула к себе Раджу и поцеловала в щеку.
— Онек катха холо, мы заболтались, — сказала она. — Твои оркестранты, наверное, гадают, куда ты подевался.
— Да, мне пора. До свиданья, мисс Полетт.
— До свиданья.
Фредди взял мальчика за плечо.
— Хорошо, что мы столкнулись, когда ты выходил из каюты, э?
— Да, господин Ли.
— А что ты там делал? Чего тебе там понадобилось?
— Дверь была открыта, и я зашел. Я не знал, что там кто-то есть.
— Разве кто-то был в каюте?
— Да, мужчина.
— Мужчина, говоришь? — Фредди присел на корточки и посмотрел в глаза мальчику. — Кто такой?
— Не знаю, я никогда его не видел.
— Как он выглядел?
— Бородатый, в белом тюрбане.
— Вот как? — Фредди обнял паренька. — Не волнуйся, ла, все будет хорошо. Я извещу твоего отца. Придется немного подождать, но он узнает, что ты здесь.
— Спасибо вам. До свиданья.
— Пока. Береги себя.
Раджу убежал, Фредди же как будто впал в транс. Потом, ни слова не говоря, прошел в конец коридора и открыл дверь каюты. Полетт, шедшая следом, через его плечо заглянула внутрь, где темнела гора сваленной мебели, подсвеченная контровым лунным светом. Ветерок тихонько раскачивал створку открытого иллюминатора, возле которого стояло пустое кресло. Фредди медленно, словно опасаясь того, что сейчас увидит, прошел к иллюминатору, выглянул наружу и охнул.