— Интересно, он знает, что хавильдар — брат Дити? — проговорила Полетт.
Калуа как будто прочел ее мысли и теперь чуть заметно кивнул. Полетт улыбнулась:
— Да, знает.
На другом конце поляны мистер Бернэм с брезгливой гримасой взирал на толпу, окружившую военных.
— Нет ни малейшего желания уподобляться этой шушере, — сказал он жене. — Сейчас мы уедем, но сперва я перемолвлюсь с коммодором.
— Хорошо, дорогой, я подожду тебя здесь.
Мистер Бернэм повернулся к Захарию:
— Я могу быть уверен, Рейд, что под вашим приглядом никакой обкуренный придурок не слямзит ридикюль моей супруги?
— Будьте благонадежны, сэр.
Судовладелец отошел, оставив между миссис Бернэм и Захарием неуютный прогал, который они постепенно сократили, встав почти плечом к плечу. Помолчали. Потом миссис Бернэм сказала:
— Давненько мы не виделись, мистер Рейд. Надеюсь, пребываете в добром здравии?
— Да, благодарю вас.
Они не встречались с новогоднего раута. В Макао Захарий провел пару дней, а все остальное время был на Гонконге, сопровождая мистера Бернэма, начавшего возведение новых построек.
— А как вы себя чувствуете, миссис Бернэм?
— К сожалению, неважно. Потому-то я и осталась в Макао, когда муж уехал на Гонконг. Врачи сказали, что островной воздух мне вреден и лучше от него воздержаться.
Захарий вмиг узнал томную манеру и напускное равнодушие, обычно приберегаемые мадам для светских мероприятий. В прошлом, когда они состояли в тайном сговоре против всех, его восхищала способность миссис Бернэм на публике выглядеть неприступной скалой. Но сейчас этой маской хотели обмануть и его, что было как соль на рану.
— Наверное, жизнь в Макао приятна, — сказал он, стараясь не выдать своих чувств. — Говорят, там полно военных, оправляющихся от ран.
Затянувшаяся пауза свидетельствовала, что заряд угодил в цель. Наконец миссис Бернэм справилась с собой.
— В городе много военных? Я о том и не знала, поскольку даже не выходила из дому.
— Неужели? — Захарий ждал этого момента и знал точно, что скажет, подражая вкрадчивой манере, столь излюбленной его собеседницей. — А мне вот случилось на пару дней заехать в Макао, и я, готов поклясться, видел, как вы входили в лавку модистки, что неподалеку от церкви Святого Лазаря. Вообще-то я даже видел, как через час-другой вы оттуда вышли вместе с капитаном Ми. По слухам, модистка иногда сдает комнату.
— Мистер Рейд! — Мадам побелела. — На что это вы намекаете?
Захарий хохотнул, будто гавкнул.
— Полно, миссис Бернэм, передо мной-то нет нужды притворяться. Иль забыли, что мне прекрасно известен ваш лицедейский талант?
— Что вы… такое говорите… — запинаясь, пролепетала миссис Бернэм.
Скосив взгляд, Захарий увидел, что она укрылась за парасолем.
— Он тот самый лейтенант, о котором вы мне рассказывали? — Ответом была мелкая дрожь зонтика, и Захарий чуть мягче добавил: — Не прячьте лицо, миссис Бернэм, не надо.
— Поверьте, мистер Рейд… мы просто беседовали… — придушенно проговорила мадам. — Вы же никому не скажете, правда?
Капитуляция еще больше смягчила Захария, и он, сам того не желая, задал вопрос, не дававший ему покоя с новогоднего раута:
— Но почему — он? Что вы нашли в этом неотесанном мужлане?
— Не знаю, — тихо сказала миссис Бернэм. — У меня нет ответа. Но если б можно было вернуться в прошлое, я бы его не выбрала.
— Что так?
— Мы с ним очень разные. В нем нет расчетливости, он совершенно бесхитростен и руководствуется одним чувством долга. Это покажется странным, но я не встречала другого столь законченного бескорыстника.
Захарий криво улыбнулся.
— Вы обольщаетесь либо очень наивны, миссис Бернэм. Воякам неведомо бескорыстие. Все они погрязли в долгах и продаются по пятьдесят долларов за штуку. Не верите, спросите мужа — у него их полные карманы.
— Нет, Невилл не такой, — спокойно и твердо сказала мадам. Она перевела взгляд на противоположный край поляны, где капитан Ми, опершись на эфес сабли, разговаривал с офицерами.
— Вы столь уверены, что он невосприимчив к искусам, как прочие?
— Да, абсолютно.
— Ладно, поглядим, — усмехнулся Захарий.
Он понимал, что подкупить капитана будет непросто, но считал это возможным, игра точно стоила свеч. Чем больше Захарий о том думал, тем важнее казался успех сей затеи, дабы не рухнуло все устройство мира, никому не позволяющее пренебречь законом алчности, этим великим двигателем прогресса, который согласует потребности с доходами и, обеспечивая спрос, справедливо раздает награды самым достойным.