— Квинн-саиб? Гляньте, Квинн-саиб восстал из мертвых!
Шум привлек мистера Дафти, который тоже удивленно воскликнул:
— Бог ты мой, никак вы в шмутках старины Квинна? Знаете, у него был всего один костюм, ни в чем другом его не видели. В аптеке, что за углом, миссис Дафти и все городские дамы покупали у него опийную настойку.
— Откуда мне знать-то? — вспылил Захарий. — Вы же сами посоветовали распродажу!
— Ладно, ничего. Не раздеваться же теперь. Берите курс на залу и там бросайте якорь.
Едва переступив порог гостиной, на кушетке в дальнем конце комнаты Захарий увидел миссис Бернэм. Она была в изящном платье из розового тюля с отделкой тесьмой цвета густого красного вина; лицо ее в ореоле локонов обрамлял капор сердцевидной формы, украшенный пером, которое чуть покачивалось под взмахами подвешенного опахала, гонявшего жаркий воздух.
Захарий явно был в поле ее зрения, но она как будто не замечала его и в своей обычной манере томного равнодушия продолжала беседу с двумя сурового вида дамами.
Почти сразу взгляд Захария метнулся на ее живот. С той памятной ночи минуло семь недель, и если исходом ее, не дай бог, стала беременность, то признаки уже должны бы проявиться. Страхи эти ничем не подтвердились, но Захарий все не мог оторвать глаз от мадам. И тут воображение сыграло с ним злую шутку, сорвав с миссис Бернэм пену розовой ткани и явив скрытое под ее покровом. Он вновь узрел восхитительную чащу пушистых завитков внизу крутого склона ее живота. Вспомнил, с какой легкостью проскользнул сквозь тот шелковистый полог в гостеприимное тепло, звавшее проникнуть еще глубже, до самого недосягаемого края; в том приюте ему были так рады, что возникало впечатление, будто он допущен в империю, о подданстве которой не смел и помыслить.
Но вот видение угасло, и Захарий, вновь уловив затхлый запах своего наряда, уже и сам не верил, что его наиболее сокровенная часть когда-то была столь душевно привечена той, кто сейчас не подал ни единого знака о том, что давний знакомец узнан и одетым.
Несправедливость этого раздула искры своенравия, подтолкнувшего Захария ближе к кушетке. Засвидетельствовать свое почтение миссис Бернэм вполне естественно, говорил он себе, ведь ни для кого не секрет, что он работник ее супруга, человек, можно сказать, приближенный, да и сама она не так давно танцевала с ним на балу.
Миссис Бернэм непринужденно болтала с дамами и по-прежнему не обращала на него внимания. Захарий слышал ее переливчатый голос:
— Уверяю вас, дорогая Августа, виною этим китайским неприятностям комиссар Линь. Муж говорит, он чудовище, истинный демон…
Как будто невероятно увлеченная своим рассказом, она не замечала Захария до тех пор, пока он, встав прямо перед ней, не отвесил поклон. Мадам чуть вздрогнула и подняла взгляд:
— Уф, напугали! Ах, это вы, мистер… э-э… Ну так вот…
Небрежный кивок ее означал не столько приветствие, сколько повеление уйти, и она продолжила разговор с дамами.
Ошеломленный этакой спесью, Захарий резко отвернулся, пряча пламенеющие щеки, и поспешил прочь, но успел услышать свистящий шепоток:
— Простите, милая Августа, что не представила этого человека, но я, хоть убейте, не помню его имени. Ну да ладно, он никто, просто молотчик мистера Бернэма.
— Молотчик, говорите? От него так пахнет, что я приняла его за толмача.
— И зачем только Дафти его позвали?
— Надо с ними поговорить, а то скоро начнут приглашать садовников и кожемяк.
Захария будто стегнули жгучим кнутом, он еле сдержался, чтобы не зажать уши. Оставаться здесь было свыше его сил, и он, наскоро извинившись перед мистером Дафти, поспешил к выходу. Уже надевая шляпу, Захарий глянул через плечо и поймал взгляд миссис Бернэм.
Глаза их встретились всего на миг, но этого хватило, чтобы взгляд ее вонзился в память, точно якорная лапа в песчаное дно.
После поездки в Васай от Задиг-бея не было никаких вестей. Зная, что он собирался в Коломбо, Ширин уже сомневалась, увидятся ли они до его отъезда.
С каждым днем вопрос этот занимал ее все больше, что приводило в смятение, ибо казалось неприличным уделять ему столько внимания. Она пыталась себя убедить, что Задиг был другом Бахрама и лишь потому так часто посещает ее мысли. Порой она себе говорила, что появление его в ее жизни — это знак: в горестный час бытия сам Бахрам прислал своего друга, дабы тот распахнул окно и впустил глоток свежего воздуха в мрачную духоту ее существования.