На Элефант мы плыли на стареньком колесном катере, настолько перегруженном туристами, что плицы лишь пахтали воду, но не рождали движения. Если смотреть с палубы вниз, то вода вроде бы обтекала дряхлый, облупившийся корпус, но берег за кормой не отдалялся, а поросший высокими, тонкими пальмами островок впереди не становился ближе.
Я задремал, не теряя ощущения катера со всем его мощно озвученным старческим бессилием, с ненужно-хлопотливой жизнью пассажиров, а когда меня растолкали, сперва отозвался гусиной кожей на прохладную тень, а затем лишь обнаружил прямо по носу ее источник — зеленое двухолмие, разделенное узкой долиной, — Элефант, Слоновий остров. Катер не прибавил хода, спицы колес с той же яростной тщетой взбивали воду, а долгий путь остался позади, похоже, я проспал чудо, сотворить которое мог только могучий джинн.
Мангровая растительность покрывала изножие холмов до песчаной, с намывами грязи береговой кромки. У деревянных сходней толпились туристы, возвращающиеся на большую землю.
До этого мой рассказ шел от «я», сейчас появится «мы». Это «мы» — маленькая киноделегация, состоявшая из двух известных актрис и двух куда менее известных сценаристов. Поскольку спрос на нас в индийской кинодержаве был велик, мы часто действовали поврозь, а потом вновь соединялись для какого-нибудь важного мероприятия или развлекательной поездки, на что не скупились наши тороватые хозяева. Вот и сюда мы приплыли всей четверкой.
На берегу нас поджидала статная, ярко и уверенно красивая женщина лет под сорок, в розовом сари и серебряных туфельках, ее унизанные кольцами пальцы придерживали на груди края долгого бледно-сиреневого платка, накинутого на плечи. Небольшая аристократическая голова, горделиво сидевшая на высокой, необыкновенно стройной шее и подчеркнутая прямизна стана придавали ей обескураживающую величественность. Мы смутились и слегка пали духом, узнав, что эта торжественная женщина прикомандирована к нам гидом на весь день. Нам бы чего-нибудь попроще. Несоответствие значительного облика скромной профессии неизбежно толкает мысль ко всяким печальным догадкам. Прекрасная женщина чутко уловила наше смущение и сочла нужным сообщить, что она не профессиональный гид, а преподаватель и администратор балетной школы, где учится ее дочь, и сотрудница отдела искусств в одном из бомбейских журналов, кроме того, связана с кинокомпанией, построившей новую студию на окраине Бомбея, где нас ждут сегодня к вечеру. И хотя все сказанное ею звучало более чем скромно, мы догадались, что получить такого вожа — немалая честь. Тревога была снята, но некоторый налет загадочности остался.
Вслед за гидом мы стали подниматься по очень крутой и высокой лестнице, ведущей к пещерам, где находилось святилище Шивы. В обгон нас дочерна пропеченные носильщики в набедренных повязках возносили наверх в открытых портшезах состоятельных туристов, не желавших утруждать себя подъемом. Я провожал их завистливым взглядом. Как ни тощ был мой кошелек, на портшез хватило бы. Но не хотелось расписываться в своей немощи перед богиней, притворившейся гидом. И, чувствуя сердце у самого горла, я карабкался по крутой лестнице, закрыв глаза, чтобы не видеть бесконечных, уходящих в перспективу ступеней. А достигнув вершины и не умерев, возблагодарил небо и собственное упрямство. Громадные скульптуры, высеченные с дивным искусством в каменных пещерах, о которых так сладко поет Индийский гость, ошеломили, смяли и вознесли душу, и на какое-то время я стал видеть в нашей прекрасной спутнице только гида, обратив к ней не жадный взор, а правое, еще слышащее ухо.
Раннее средневековье создало этот храм, запечатлевший превращения загадочного Шивы, чья страстная и трогательная любовь к дочери Гималаи, застенчивой, пленительной, пугливой, порой кокетливо-капризной Парвати, придает грозному многорукому богу неожиданную человечность. Хотя в пещерах есть изображение триликого Шивы: разрушителя, созидателя, охранителя, первый и главный образ неистового бога в остальных скульптурах не воплощен, так же как и страшный, зловещий образ жены Шивы, когда она — Дурга, кровожадная, мстительная, отвратительная ведьма. Бог и богиня представлены здесь, по терминологии нашего гида, в «благожелательном аспекте».
Поразительный символ — Шива как Натараджа, король танцев. Неистовым танцем Шива раскручивает вселенную. Скульптура сильно пострадала от времени: отбиты по колени ноги, обе правых руки — по локоть, одна из левых — до кисти, но это лишь усиливает ощущение бешеного вихревого движения, подобно той смазанности, что бывает на фотографиях, изображающих народные пляски. Невозмутимо погруженное в свою тайну лицо танцора с сомкнутыми веками.
История Шивы не просто чувственна, как и все легенды Древней Индии, она пронизана безудержным эротизмом. Этот бог, чьим самым распространенным символом является каменная лигма, не мог остаться внешней силой в отношении женского начала, должен был узнать его изнутри, заключив в собственную суть. Шива как Арджанаришвара — это полумужчина-полуженщина; справа он, Шива, — воин, слева — полногрудая Парвати. Так узнал Шива высшую чувственность — двойное вожделение к самому себе.
Наша прекрасная и стыдливая гидесса, рассказавшая легенду с благородной простотой и сдержанностью, мягким, серьезным взглядом положила предел нашей любознательности.
Но индуизм так тесно повязан с необузданной эротикой, что суровой матроне все же трудно было сохранить свинцовую невозмутимость. Защитная оболочка плавилась на глазах. Стараясь сохранить ее, гидесса налегла на цифровые данные: глубина пещер, высота скульптур, параметры постаментов…
Но и сквозь сухую цифирь пробивалась чувственность древних, этих далеких предков гидессы. И она на глазах становилась земным воплощением Парвати: нежность и строгость, сознание долга и напор сильной жизни, напрягающей плоть, цветение глаз и рта и волнующейся под сари груди. Лишь громадная внутренняя дисциплина позволяла ей сохранять расстояние между собой и окружающими. И было в этом что-то странно печальное.
— Не на меня надо смотреть, а на скульптуры, — тихо сказала женщина, когда мы переходили из одной пещеры в другую. — Это чудо неповторимо.
— Ваше тоже, — сказал я.
Ответ напрашивался сам собой, и можно было пропустить его мимо ушей, но ей зачем-то понадобилась гримаса оскорбленного достоинства: профиль натянулся, и в сузившихся по-кошачьи зрачках расплющилось мое отражение.
…Вернувшись на большую землю, мы отправились на двух машинах — у гидессы был свой маленький «фиат» — через весь дивный, сверкающий, сияющий, пальмовый, цветочный, фонтанный Бомбей к знаменитым «висячим садам».