на пятнадцать как будто отключился, оказался в каком-то странном
состоянии, как будто иной реальности, которая возникает, когда полностью
погружаешься в мысли и не замечаешь ничего вокруг. Когда пребываешь в
этом состоянии, кажется, что время вообще не идет, а когда возвращаешься
из него, кажется, что прошла уже вечность. Леснинский поймал себя на
мысли, что уже очень долго стоит напротив стеллажа с продуктами и тупо
смотрит в пачку с печеньем.
Порыскав еще немного в правой части магазина, Леснинский
отправился на кассы и, расставшись с небольшой суммой денег, вышел на
улицу. Теперь надо перейти, и налево, налево, налево… С трудом перейдя
проспект, по которому мчались машины, противно гудя, как будто обзывая
ругательскими словами пешеходов, переходящих по «зебре», Леснинский
очутился на небольшой улице. Улица была довольно мрачной и унылой. По
обеим сторонам тянулись невзрачные, серые и темно-коричневые трех-,
четырехэтажные дома, на тротуарах народу почти не было, в отличие от
шумного проспекта… Грустно. Но вскоре грусть ушла, и появилось
раздражение. Точнее, грусть и раздражение объединились, превратившись
в досаду. За все время, пока Леснинский шел по этой улице, его успели
облаять три собаки. Собак, по-видимому, выпускали погулять жители
близлежащих домов, используя в качестве собачьих площадок улицы и
дворы, и на все возмущения прохожих отвечали: «Они добрые, они не
кусаются». То, что в пятидесяти метрах находится недавно созданная
площадка для выгула собак, а во дворе гуляют маленькие дети, их не
смущало. «Теперь-то я понял, почему наш город так называется!», -
подумал Леснинский. Улица оставила Леснинскому, мягко говоря, не самое
лучшее впечатление. Но она закончилась, и уткнулась в шоссе. И теперь
пора было идти на север. К неизведанным землям и манящим далям. Но
сначала надо было просто дойти до Кореньков.
X
Шоссе было пустынно. Пешеходов не было вообще, и лишь изредка в
вечерней полутьме мимо проезжали автомобили. Трасса была освещена
тусклыми фонарями. Вся эта картина навевала даже не тоску, а какое-то
лирическое настроение. Если на предыдущей улице царила атмосфера
досады, то атмосферу шоссе можно было бы скорее назвать светлой грустью.
Что-то поэтическое, что-то одухотворяющее и пронзительное было в этом
бледно-розовом вечернем небе. Как печальная песня, лился закат на землю,
чтобы завершить очередной день, который во многом был последним.
Домов в этой части города, на самой его окраине, уже не было. По
правой стороне, метрах в тридцати, распластались какие-то длинные и
широкие склады, вдалеке виднелись какие-то промышленные сооружения.
Спустя еще несколько минут ходьбы впереди показалась табличка –
дорожный знак, означающий окончание населенного пункта:
«Мерзкособачинск» перечеркнуто.
«Прощай, знакомый город», - подумал Леснинский, - «Ты стал для
меня слишком чужим. Нас с тобой больше не связывают те короткие
минуты счастья, что проводил я на твоих улицах десяток лет назад».
«Странно, но мне совсем не жалко и, плюс ко всему, совсем не страшно
покидать место, где я жил всегда, и идти в неизвестность. Но я иду как будто
не сам, меня как будто кто-то ведет, указывая дорогу и пополняя силы. И я
знаю, кто это. Это мой же собственный внутренний голос. Единственный,
кому я доверяю, и кто еще ни разу меня не обманул. Единственный, кто
может быть мне указом, кто всегда знает то, что для меня действительно
будет лучше, ведь он во мне, и он из моего мира, и вещает оттуда даже тогда,
когда я далеко-далеко», - размышлял Леснинский. «Кстати, по
официальной версии я ведь иду к своей бабушке в деревню. А где живет эта
самая предполагаемая бабушка? Будем считать, что в Кореньках. А когда я
приду в Кореньки, она будет жить уже в Грачевке. А когда я приеду в
Грачевку… стоп. Не будем забегать вперед, надо вначале хотя бы сесть на
электричку».
После выезда из города на шоссе тротуаров уже не было, и идти
приходилось по неприглядным обочинам, истерзанным бесконечными
ямами. Садилось солнце, и уже становилось довольно холодно. Мысль о
ночевке среди всех других мыслей периодически возвращалась к
Леснинскому, и каждый раз была для него маленьким ударом. «Идеально,