совсем плестись… Главное не опоздать, иначе придется куковать до утра в
Кореньках, сидя или лежа на лавочке… если там вообще есть лавочка», -
подумал Леснинский, - «Да, и надо уже выходить, засиживаться не стоит».
Человек в бежевой куртке вышел из комнаты. Повернулся ключ.
Маленькая нора, спасавшая от холода волка-одиночку на протяжении
девятнадцати лет, теперь стала для него слишком чужой. Эта была уже не та
комната, где в далеком прошлом он смотрел мультфильмы и телеигру,
собирал что-то из «конструктора» и с замиранием сердца слушал рассказы
дяди Ханеса, и где по вечерам так вкусно пахло свежим хлебом… Она стала
серой и неуютной, хотя внешне не изменилась ни капельки. Дом перестал
быть домом, оставшись всего лишь местом прописки.
Коридор. Лестница. Подъезд. Улица. Ветер. Листва. Мелкая дрожь.
Лучи заката. В путь.
IX
Леснинский пошел вдаль по знакомой улице, на которой прожил всю
свою сознательную и бессознательную жизнь. Он в последний раз окинул
взглядом свой дом, построенный кем-то и когда-то из темно-коричневого
кирпича. Метров через четыреста улица должна была выйти на проспект, и
на этом перекрестке, очевидно, необходимо было повернуть направо. И
дальше идти по проспекту. Но он рано или поздно закончится. А потом?
«Я сам в это не верю», - удивлялся Леснинский, - «Как я все-таки
решился на такой поход. Ведь я не знаю даже точной карты этого города, не
говоря уж о далеких далях. Вот как мне сейчас дойти хотя бы в эти
Кореньки? Надо спросить у кого-нибудь. Но главное сесть на электричку.
Тогда я уже не смогу передумать. Уехав так далеко, назад сворачивать
просто бессмысленно. Да я бы и так не передумал на самом деле. Года
четыре назад бы еще передумал, года два, возможно, тоже, но не сейчас,
точно не сейчас… Просто наступила кульминация. Хотя таких
«кульминаций» уже было много. А это, скорее, развязка. Кстати, в нашем
городе на всех дорогах ни одной развязки нет», - играл словами
Леснинский.
По проспекту куда-то ехал бесконечный поток автомобилей, по
тротуару шли люди, уставшие, вымотанные, после работы. «Как-то жалко
их, усталых, но одного из них все-таки придется потревожить вопросом», -
подумал Леснинский. Он подошел к какой-то пожилой женщине и спросил:
- Извините, не подскажите, как пройти в Кореньки?
- Кореньки? – удивилась она, - Так ведь это же за городом.
- Ну да, вот мне туда и надо.
- Туда автобус ходит, тринадцатый, но он уже давно ушел последний.
А пешком – это надо идти еще два перекрестка, один пройти прямо, а на
втором, там, где гастроном, повернуть налево, потом идти по той улице… не
помню, как называется, и на первом перекрестке направо, на шоссе, которое
ведет за город. Но это далеко, около часа идти.
- Понятно, спасибо! – ответил Леснинский, и женщина с недоумением
на лице ушла, слившись с общим потоком пешеходов. «Подумает, наверное:
«и зачем ему эти Кореньки сдались поздно вечером». Но теперь я знаю
дорогу. Видно, там еще и гастроном есть. Туда-то я и зайду. Как говорил
дядя Ханес, «по пути сделаешь все то, на что специально было бы жалко
тратить время». Купить все самое важное, на товары не глазеть подолгу, и
бегом в Кореньки!» - рассуждал Леснинский. Хотя так можно было не
торопиться: было еще только семь часов, а часть пути, хоть и небольшую, он
уже прошел.
Так, в раздумьях, на скорости около шести незаметно пролетела и еще
одна часть дороги – до гастронома. Леснинский вошел в просторный холл,
заполненный народом, покупающим себе маленькие радости к вечернему
чаю. С потолка метра на два вниз спускалась огромная хрустальная люстра.
Невероятно, но за столько лет Леснинский ни разу не уходил так далеко по
проспекту и не был в этом магазине. В две стороны уходили разные отделы.
Леснинский, ни на секунду не задумавшись, повернул налево. Как будто ему
кто-то подсказывал, что идти надо именно туда. Интуиция, которая не
подводила его еще никогда, не обманула его и в этот раз: он попал именно в
тот отдел, который был ему нужен.
«Интересно, почему это поганое печенье за три восемьдесят
называется «Аннет»? Кто решил назвать его в честь девушки моей мечты?
Вообще, почему мне снова все напоминает о ней? А ведь, быть может, я
никогда ее уже не увижу… Или увижу, но только во сне». Леснинский секунд