- Действительно, уже утро. Жаль, что не хватает суток. Жаль, что человек все-таки должен спать. Треть жизни уходит впустую... - И повесил трубку.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Предание гласит, что во время борьбы рода Корейшитов, правителей Мекки, со сторонниками Мохаммеда некоторые из них бежали из страны. В числе беглецов был и восьмой имам Риза с семейством. Сам Риза остался в Хорасане, а дочь его и сестра попали в окрестности Баку, где и поселились на месте теперешней деревни Шихово. Там же они и умерли. На месте их погребения была построена усыпальница с мечетью. (На южной стене мечети и до сих пор имеется арабская надпись, из которой видно, что построена она в семисотом году христианского летосчисления Махмуд-Ибн-Саадом.) Дочь имама Ризы звали Укейма-ханум, и у нее был верный слуга по имени Эйбат, которого после смерти госпожи тоже похоронили в этой усыпальнице. Эйбат свою госпожу называл "биби", что по-тюркски значит "тетя". И мечеть назвали Биби-Эйбат, то есть "мечеть тети Эйбата". Потом, по истечении многих лет, здесь поселилось много шейхов, представителей различных религиозных орденов, и деревню прозвали Шейховой, или Шиховой, а Биби-Эйбатом стали называть окружающую местность между двумя мысами, где и находились нефтяные промыслы "старой площади".
Шихово - священное место, куда на поклонение могилам Укеймы-ханум и Эйбата до сих пор еще приезжают паломники из различных мест Азербайджана и Персии. На зеленых оградах могил и надгробных плитах каждый оставляет кусочек бумажки или лоскуток от одежды, в которых (большей частью женщины) просят об исполнении того или иного желания, и чаще всего об исцелении от недугов и бесплодия. В большие праздники - новруз-байрам, курбан-байрам, ураза, шахсей-вахсей - сюда на богомолье от каждой городской мечети стекаются сотни людей, и тогда в Шихове и яблоку некуда упасть.
Жители деревни обслуживают паломников, получая за это небольшую плату. Даже дети и те у порога мечети охраняют обувь богатых богомольцев...
В глухую, темную ночь к Шиховской косе причалил небольшой киржим под парусами: из нового рейса в Персию вернулся неуловимый Фердинанд. На этот раз он привез два мешка золота и двенадцать "паломников-шейхов".
Встречал долгожданных гостей Федор Быкодоров. Он три ночи подряд торчал на пустынном берегу...
В ту же ночь при попутном ветре пират исчез из Баку, оставив на попечение "шейха Кербалая" двенадцать "маленьких шейхов", которых Быкодоров на другой же день благоразумно разогнал по разным промыслам. Все они переоделись в промасленную одежду потомственных нефтяников. Не один год до этого работали они на бакинских промыслах. Эти "шейхи" были из той группы персидских рабочих, которые издавна приезжали из Персии на заработки в Баку и, проработав здесь пять-шесть лет, уезжали обратно к себе на родину. Теперь они служили у мистера Леонарда Симпсона хотя и на рискованной, но дорого оплачиваемой работе.
Тоска и какая-то смутная тревога вселились в душу "шейха Кербалая" по прочтении письма мистера Леонарда Симпсона. О чем писал его шеф? Он требовал "координации действий" и подчинения во всем господину Ахундову. Впервые от своего почтенного шефа он получал такое приказание. Он работал всегда один, и потому, может быть, ему всегда сопутствовала удача. "Координация действий"? Но с кем? С этими "интеллигентами"? Или с этим проходимцем Карлом Понтером? На этот раз он абсолютно не понимал своего шефа, которому верой и правдой служил семнадцать лет, из коих четырнадцать провел в Персии, Ираке, Арабистане, Афганистане и вот третий год мучился в этом проклятом Баку, на этой проклятой работе. И только после "координации действий" ему разрешался выезд на родину, в Персию. Шеф писал, что после этого он, "почтенный шейх Кербалай", может перейти на более легкую работу, заняться семьей и торговыми делами.
Тоска мучила Федора Быкодорова, он с тоски запил, три дня не являлся на работу, с нетерпением дожидаясь этого дня "координации действий", и все пропадал в самой отдаленной и пустынной части бухты...
Этот день пришел - солнечный и тихий, великолепный осенний день для охоты. Ахундов устроил охоту на пустынном острове Святом, куда с разных концов города на парусных лодках съехалось до сорока "охотников". Среди них был даже почтенный граф Ортенау в своей тирольской зеленой шляпе с перьями. Были люди и малознакомые членам ордена.
Охота заняла немного времени. Вскоре все сошлись на восточный берег острова, расположились на траве и, как настоящие охотники, стали пить, закусывать и рассказывать охотничьи анекдоты...
"Чего он медлит, кого боится, ведь на острове, кроме нас, ни единой души! - горячился Быкодоров. - Интеллигенция!" - сплюнул он сквозь зубы.
И действительно, на острове не было ни единой живой души. Он весь был как на ладони - открытый и пустынный. Здесь не было ни строений, ни деревьев. Лишь только там, далеко, на другом конце острова, стояло несколько низеньких буровых вышек и несколько хибарок для рабочих.
Наконец, волнуясь и озираясь по сторонам, Ахундов привстал с места...
- В самом начале моего, так сказать, небольшого вступительного слова мне бы хотелось выразить от своего имени и, я думаю, господа, от вашего имени благодарность Карлу Людвиговичу Гюнтеру, организатору сегодняшнего торжества, человеку, который первый в Баку поднял знамя борьбы против большевиков и повел ее всеми возможными средствами, вплоть до поджогов нефтепромыслов и нефтеперегонных заводов...
"Охотники" молча подняли рюмки. Карл Гюнтер отвесил низкий поклон; потом, сощурив глаза, обвел всех высокомерным и наглым взглядом и увидел Федора Быкодорова. Глаза их встретились, точно в поединке, точно скрещенные рапиры в бою... Холодок пробежал по спине Гюнтера. "Он презирает меня, он сильнее меня, я боюсь его", - сказал он себе, сжал свои тонкие губы и уже до конца "охоты" на всех смотрел исподлобья и избегал разговора с Быкодоровым.
Ахундов говорил... "История", "анналы истории", "предки и потомки" все время фигурировали в его речи. Он, видимо, всерьез считал себя исторической личностью, а этот день "объединения" - историческим днем, который должен был повернуть колесо истории вспять и изменить не только судьбу Советского Азербайджана, но и Советской России в целом.
Окруженный авантюристами десятка национальностей, представляющими антисоветские группы самых различных толков, от эсеров, дашнаков, мусаватистов до грузинских меньшевиков, с "высоты" никому не известного острова Святого он парил над мирами и над "историей", пока ему не передали записку: "Вы увлекаетесь. Спуститесь на землю. Конкретность и еще раз конкретность. Жаль, что в вас так мало немецкой деловитости".
Ахундов снял пенсне, вытер лоб, печально кивнул Гюнтеру и повел речь о нефти...
Три мероприятия, по мнению Ахундова (по совету бывших нефтепромышленников и "западных друзей"), должны были решить участь бакинской нефти. Первое из них - борьба с новой техникой: с глубокими насосами и вращательными станками, которые совершили полную революцию в нефтяной промышленности и давали добавочные миллионы пудов нефти. Борьбу эту Ахундов предлагал повести всеми возможными средствами, вплоть до забастовок на промыслах.
Второе мероприятие касалось саботажа во всей нефтяной промышленности. Ахундов сообщил, что на днях им получен "объединенный капитал" - миллион золотом; саботаж можно блестяще провести в жизнь. Как это будет выглядеть практически? На промыслах и заводах будут созданы вторые рабочие комитеты, которые, в отличие от большевистских, будут названы "параллельными комитетами". Через эти комитеты рабочий получит заработную плату за то, что он не будет работать.
И третье мероприятие... Если первые два ни к чему не приведут, то тогда... со всеми промыслами сжечь город Баку!
Сжечь Баку? Сжечь промыслы? Это казалось невероятным; все зашумели и потребовали объяснений.
Карл Гюнтер улыбался своим мыслям, исподлобья смотрел на окружающих и изредка подносил вино к губам.