- Господа, кто без маскарадных костюмов, просим зайти в костюмерную! Господа, имеется всевозможный выбор самых неожиданных костюмов! Господа, обязательное условие сегодняшнего бала-маскарада - всем быть в масках!
Кто-то схватил профессора за локоть.
- Простите, господин... Для вас, в вашем возрасте, подойдет... - и на ушко: - костюм деда-мороза!
Он рассмеялся.
- Я здесь любого в маске узнаю, а меня и ты, дурак, не узнал. Вот какая я маска!
На лифте профессор поднялся на шестой этаж, приоткрыл двери зала, увидел длинный стол - настоящий новогодний стол. Народу в зале было много, и все толпились у окон, в нервном напряжении всматриваясь в темень... Он понял: они ждут огней вокруг города. Вытащил часы: было без двадцати минут двенадцать.
"Рановато еще", - подумал профессор.
Но вот его увидел Карл Гюнтер, подал ему знак рукой, и профессор вышел из зала, перешел лестничную площадку, постучался в угловой номер.
- Войдите, - раздался голос из-за двери.
Профессор вошел, поздоровался.
Из-за стола, за которым сидел какой-то приезжий американец из Персии, встал Балабек Ахундов, пошел навстречу профессору.
- Ну? - спросил он шепотом и настороженно. - Был?.. Видел?..
- Был, - сказал "профессор", - видел... Прошу деньги на кон!..
4
Когда Сергей Миронович вошел в барак, оркестр караульного полка грянул кавалерийский марш. Со всех концов обширного помещения рабочие потянулись навстречу Кирову, со всех концов раздались приветственные возгласы.
Мироныч не обманул их ожиданий, он приехал на новогоднее торжество, приехал победителем и Новый год встречает не где-нибудь, не дома и не на банкете, а в простом рабочем бараке, среди них, простых каменщиков, землекопов, бурильщиков, плотников. И эта радость и веселье с каждой минутой нарастали, каждый из присутствовавших глубоко понимал, что и он, Мироныч, не меньше их рад этой встрече, что он к ним не снизошел откуда-то сверху, что это не жест, а любовь и уважение к товарищам по труду и подвигам.
Каждый тянулся к нему через головы впереди стоящих, протягивал руку, и Киров крепко пожимал эти мозолистые рабочие руки, которыми была создана бухта, которыми было перерыто столько земли и перетаскано столько камня, сложены волнолом и "китайская стена", отделяющая Ковш от коварного Каспия.
За эту минуту настоящей человеческой радости, за эту любовь народа он готов был полжизни отдать. Да что полжизни! Жизнь, кровь - всю, до последней капельки!
Киров сорвал с себя шапку. Сбросил пальто. Его подхватили, понесли туда, в центр стола, на почетное место тамады. Рядом с ним рабочие усадили Александра Павловича Серебровского.
За стол все садились чинно, не торопясь, уступая лучшие места старшим и знатным рабочим и мастерам бухты.
Виночерпии с ведрами в руках уже обносили гостей вином, повара и официанты подавали закуску, им помогали жены рабочих. Стол выглядел не так уж богато - фасоль, винегрет, всякая зелень, начиная от свежей ярко-красной редиски и кончая зеленым луком, астраханская селедка, а на горячее - гуляш-горма и излюбленный всеми плов с мясом. И сервировка была совсем небогатая; посуда была принесена из рабочих квартир, на столе рядом с граненым стаканом можно было увидеть и жестяную кружку, сделанную из консервной банки, и чашку без ручки, и какой-нибудь старинный сосуд из толстого стекла.
Но за столами было тесно, и никто не был в обиде.
Когда шум, смех, разноплеменная речь, гром духового оркестра постепенно затихли и все глаза обратились к тамаде, Петрович, а за ним и десятки других рабочих задали Сергею Мироновичу один и тот же вопрос, волновавший всех сидевших на этом торжестве:
- Как здоровье Ильича?
Киров встал, в бараке стало тихо.
- Я знал, товарищи, что вы спросите меня об этом, - сказал Киров. - В эту минуту все думы, все взоры не только у нас в России, но и во всем мире у рабочего класса обращены к Москве, к нашему дорогому Ильичу... Владимир Ильич болен, товарищи, но ему теперь лучше... Очень скоро он снова возьмет штурвал революции в свои руки и поведет нашу страну от победы к победе...
И в немногих скупых, но ярких, образных, вдохновенных словах Киров нарисовал перед нефтяниками такой изумительный по своей силе портрет вождя, что, потрясенные, они все как один вскочили со своих мест и стали громко аплодировать. Со всех концов барака неслись крики:
- Назовем нашу новую бухтинскую землю именем Ильича!
- Именем Ленина!
- Ленина!
- Ленина!
- Назовем "Бухта Ильича"!
- "Земля большевиков имени Ленина"!
- Выберем Ильича почетным бухтинцем...
Барак гремел от криков и аплодисментов. Шапки летели в воздух. То была радость: Ильич поправляется!
Сергей Миронович дал утихнуть волнению, сказал:
- Владимир Ильич, товарищи бухтинцы, послал вам новогодние поздравления...
Гром аплодисментов покрыл слова Кирова.
- Владимир Ильич просил нас, бакинцев, еще немного продержаться на наших маленьких пайках, увеличить добычу нефти. А пока - из скудных запасов страны он выделил для нефтяников сто тысяч пудов хлеба.
Аплодисменты снова заглушили слова Кирова.
- Еще несколько месяцев тому назад на наших рабочих собраниях и торжествах нашего Ильича выбирали почетным тартальщиком, - продолжал Киров в шумном бараке. - Сегодня же, товарищи, никто из нас не произнес этого слова. Вот как далеко мы, большевики, продвинулись вперед! На бакинских землях внедряется самая передовая техника. Такая техника не снилась господам Манташевым и Нобелям. С этой передовой техникой мы поставим нашу нефтяную промышленность на ноги. Кто может теперь в этом сомневаться? Где сегодня нытики и маловеры? Их голосов не слыхать! Куда делись пророчащие "спецы"? Я здесь никого из них не вижу! За этими столами сидят героические бурильщики, землекопы, грузчики, моряки... Наполняйте, товарищи, стаканы вином! Сейчас наступит Новый год! Подымем наши чарки. Назовем нашу молодую бухтинскую землю именем человека, который открыл новую эру в жизни человечества, - именем Ильича!.. За здоровье Ленина!
Все поднялись, растроганные, гордые. Оркестр грянул туш.
В самый разгар пиршества точно раскололась земля: раздался оглушительной силы взрыв. Вслед за взрывом в окна полыхнуло огромное зарево огня, и в бараке стало светло.
Кто-то крикнул это страшное на нефтяных промыслах слово - "пожар!". Толкая друг друга, ломая окна и двери, все бросились к фонтану, который, подобно гигантскому факелу, пылал в темной ночи, освещая полгорода и Каспий.
Страшен был рев горящего фонтана. К этому реву присоединились промысловые, заводские и фабричные гудки, потом загудела сотня кораблей на пристанях, и казалось - весь город рыдает над горящей бухтой.
В бараке лишь один Петрович сидел перед покосившимся столом с разбитой посудой и бутылками. Казалось, он еще не понял, что произошло. Потом спокойно встал, взял пальто и шапку Кирова. "Он сидел совсем потный", - подумал он и вышел на улицу. Холодный ветер привел его в чувство, он увидел море огня и побежал, задыхаясь, туда, к горящей скважине.
- Поймали! Поймали! Поймали! - кричали впереди.
- Поймали!
- Поджигателя поймали!
- Факельщика поймали! Подстрелили гада!
- Бей его!
- Души его!..
Сотни рабочих столпились вокруг схваченного врага. Петрович, не останавливаясь, бежал дальше, туда, к горящему фонтану и нефтяному амбару... Люди беспомощно метались вокруг огня, не зная, за что приняться.
- Спасай второй амбар! - услышал Петрович голос бурового машиниста Сулейманова.
- Второй амбар! - как эхо покатилось по бухте.
Все побежали ко второму амбару, - первый уже был в огне, спасать его бессмысленно, невозможно... Петрович с яростным криком растолкал рабочих, вырвался вперед и еще издали увидел Сулейманова, с доскою в руке бросившегося в нефтяной канал. Стоя по колено в нефти, Сулейманов бил доской по огню, топил его в самой нефти. По примеру Сулейманова, Киров, а за ним человек десять рабочих с досками в руках бросились в канал.