— Ее приговорили к смерти вместе с евреями.
В Риме существовала еврейская секта, члены которой называли себя назарянами и отказывались почитать императора как бога. Первых государственных изменников уже растерзали на арене дикие собаки и медведи — в назидание их единомышленникам. На следующий день должен был состояться спектакль, все знали, что его особенно любит Клавдий, — предателей привяжут на арене к крестам, обольют смолой и сожгут заживо.
— Но ведь Паулину Валерию не судили, — возразил Андреас.
Стражник лишь бросил на них презрительный взгляд.
— Но почему ее собираются казнить? — спросила Селена, у которой побледнели губы. — Паулина не имеет ничего общего с этой сектой. Клавдий знает об этом.
— Приказ исходит не от императора, — возразил стражник. — Ее арестовали по указанию императрицы.
— Андреас, я ничего не понимаю, — сказала Селена, когда они оказались на людной улице. — Как может Агриппина предъявлять Паулине подобные обвинения, она же знает, что это неправда.
Андреас, сощурившись, взглянул на заходящее солнце.
— Иди к Паулине. Скажи ей, что мы позаботимся о том, чтобы ее немедленно отпустили.
— А куда пойдешь ты?
— К Клавдию. Я подозреваю, что он и понятия не имеет обо всей этой истории. Он даст приказ об освобождении.
Селена поспешила к цирку. Там ей пришлось выдержать препирательства с несколькими стражниками, прежде чем ей разрешили пройти к Паулине.
Ее подруга сидела одна в своей темнице. Она подошла к зарешеченному окошку в тяжелой двери, заметив Селену.
— Паулина, — сказала Селена, схватившись за прутья решетки, — мы только что узнали. Андреас пошел к императору.
Лицо Паулины было бледным, но даже в этом отчаянном положении она не потеряла своего достоинства и манер, которые подобали аристократке-римлянке. Она казалась спокойной и сдержанной по сравнению с орущими и ругающимися заключенными.
— Все произошло так быстро, — сказала она, и ее голос задрожал. — Вдруг пришли преторианцы, показали мне приказ об аресте и увели. Я только и успела, что попросить раба сообщить вам.
Селена посмотрела Паулине в глаза цвета топаза и увидела в них слезы.
— Но почему тебя арестовали? — спросила она. — В чем тебя обвиняют?
— Этого я не знаю. Меня привели к императрице, и она предъявила мне свитки, заявления людей, утверждавших, что я совершила измену, как она выразилась.
— Подделки!
Паулина сжала губы.
— Агриппина несомненно подкупом или угрозами принудили моих друзей под присягой лжесвидетельствовать против меня. За мной даже не признали права на судебный процесс. Я должна… завтра умереть. На арене.
Селена, не веря своим ушам, смотрела на подругу. Ей казалось, что это дурной сон. Вот-вот она проснется и увидит ясный яркий солнечный свет. И эти звуки, которые она слышала со всех сторон — всхлипы, отчаянные мольбы за дверьми других камер, — тоже нашли место в этом кошмаре.
— Но она сказала тебе почему, Паулина? Она же должна была чего-то от тебя хотеть, если уж она послала за тобой. Что она сказала?
Губы Паулины дрожали. Ей пришлось приглушить голос, чтобы совладать с собой.
— Она выдвинула лишь одно требование.
— Ну же!
— Чтобы я убедила тебя отказаться от утверждения, что ты из рода Юлия Цезаря.
Высоко в стене над камерой Паулины было единственное маленькое окошко, через которое виднелись пылающие краски клонящегося к закату дня. Через отверстие в камеру проникал странный запах — запах тлеющего дерева и горячего камня, а издалека слышались голоса людей, кричавших: «Пожар!»
Селена устремила взгляд на лучи медного солнечного света, которые падали на пол светлой тенью и теперь становились все уже. Она вдохнула слабый запах гари и прислушалась к далеким крикам римских пожарных; она представила себе их с ведрами, кожаными бурдюками и примитивными ручными насосами. Она часто видела их в работе, этих мужественных добровольцев, которые так же отчаянно бились с огнем, как армия на полях сражений. Внезапные пожары, особенно летом, представляли собой серьезную угрозу городу.
— Я поняла, — сказала наконец Селена. За это короткое мгновение она действительно все поняла. Слова Паулины все объясняли: злое колдовство в Домусе, необъяснимую болезнь Юлия, после того как она оставила его Марселле, ее самоубийство. За всем этим стояла императрица. Она вообразила, что Селена намеревалась оспорить право на трон у нее и ее сына.
Меня коснуться она не осмеливается, думала Селена. Но она может задеть меня через моих друзей или членов семьи.