— Герой труда?.. — удивился Сулейман.
— Да. Помните, в той бумаге написано, которую выдавали вам за ремонт пресса Бюллера.
— А-а! Да, да, — понял Сулейман, в чем дело. — Вот так, джигиты, мы, старью рабочие, отвоевывали ваше счастье, делали революцию. Загнали в преисподнюю царей, помещиков, богачей, всю контру. Построили новую жизнь. Но впереди предстоят еще большие дела. Мы уже, сами видите, бородатые, столько не проживем, сколько прожили. Все вам оставим. Как вы, джигиты, готовы продолжать наше дело, га? — Сулейман-абзы уставился на ребят своими сверкающими черными глазами.
— Готовы, — дружно ответили ребята.
— Взгляни-ка на Розалию, сдурела она, что ли, сегодня? — шепнула Тамара Акчурина Нурии, со скучным видом листавшей старые журналы.
На Розалии, легко и плавно кружившейся посредине просторной залы, было просвечивающее маркизетовое платье в крупных цветах.
— Ах, какая кокетка эта Розалия, — еще раз шепнула она, увидев, как бросился к Розалии Альберт Муртазин, весь какой-то встрепанный, худой, с лихорадочным блеском в глазах.
Нурия промолчала, лишь густые брови ее нахмурились.
— Жаль, что у Нурии сегодня плохое настроение. На такой вечеринке Тамара впервые хочет развлечься немножко. Правда, она не ожидала, что будут мальчики. Покружится, думала, разок-другой с Нурией, Розалией — и то хорошо. Провожая ее на вечер, Халиса напутствовала: «Ты, девушка, должна сама за собой следить, — больше некому». Когда же Тамара спросила: «Может, лучше вовсе не ходить, Халиса-апа?» — Халиса вздохнула: «Нехорошо держаться в стороне от подруг, надламывается человек. Возьми меня — и в праздники никто не пригласит. Забыла, как в гости ходят. Нет, Тамара, девушке не к лицу в четырех стенах скучать. Не годится смолоду все в одиночку да в тоске — на всю жизнь в характере останется».
Неспроста сказала это добрая Халиса. Тамара росла сиротой, в постоянном страхе перед мачехой, которая внушала ей, что она бесталанная уродина, рожденная для того, чтобы есть да спать. Девушка рано замкнулась в себе, часто болела. Это под давлением Идмас Тамара вынуждена была бросить музыкальную школу. А теперь мачеха твердит, что ее выгнали оттуда из-за полного отсутствия слуха, что у нее одна дорога — в дворники. От безрадостной жизни у Тамары появилась привычка — сидеть, склонив голову и обхватив руками плечи.
Халиса старалась отучить ее от этой привычки. Иногда она даже пугалась — так странен бывал взгляд у Тамары. Девушка будто переставала понимать, что говорит Халиса, смотрела отсутствующими глазами.
Но на сегодняшней вечеринке Тамара оживилась. Напутствие Халисы она поняла по-своему и теперь думала, почему бы и впрямь не повеселиться, что плохого, если она немного потанцует. Но разве можно повеселиться, когда рядом сидит комсорг мрачное тучи. И, чтобы растормошить немножко Нурию, Тамара зашептала ей на ухо:
— Погляди-ка на Альберта. Все у него не как у людей — костюм, волосы, галстук.
— Стиляга, — буркнула Нурия, не отрываясь от журнала.
— Нет, мне кажется, он просто хочет быть оригинальным. Вот Баламир, тот совсем другой… Он, кажется, обижен на Розалию. Смотрит исподлобья, глаза как у рыси.
— Все здесь какие-то ненастоящие, — сказала Нурия, мельком взглянув на Баламира. — Уйдем отсюда.
Ей не хотелось идти на этот вечер, упросила Тамара. Привязалась: пойдем да пойдем… А когда Нурия вздумала заикнуться, что Розалия — обманщица, что о ее матери ходят неприличные слухи, Тамара так и вскинулась: «Это все не по-товарищески… Неужели тебе не жаль обидеть Розалию в день рождения? А про мать ее все неправда… низко это!..» И залилась слезами. Нурии ничего не оставалось, как согласиться. Теперь она ругала себя за бесхарактерность.
Из комнаты Шамсии вынесли вдребезги пьяного Ахбара Аухадиева.
«Лягушиная яма», — с омерзением подумала Нурия, сидевшая теперь в одиночестве. Тамара ушла от нее. К Нурии подсел Альберт. Он был навеселе.
— Почему у тебя такой кислый вид, Нора? — назвал он ее на иностранный лад.
— Миляшу[26] наелась.
— Милашу? А что такое милаш?
— Не милаш, а миляш. Родного языка не знаешь.
— А на что мне татарский? Русский — для жизни, английский — для зачета, а татарский… Ни один культурный кеше…[27]
— Так не ломает язык, как ты, — сердито оборвала Нурия.
Нурия и Альберт вечно расходились во мнениях.
— Нора, смотри, — сказал Альберт, — Летти, — так он почему-то называл Тамару, — чуть ли не в рот лезет этому Хрусталь-фарфору.
Тамара видна была вполоборота. Она сидела на диване и, обхватив плечи, не сводила глаз с молодого человека, бренчавшего на гавайской гитаре душещипательные романсы. Этот молодой человек работал в отделе хрусталя и фарфора в одном из магазинов Казани. Девушки называли его между собой «Хрусталь-фарфор», «Бакенбарды» и «Усики».