Ей вдруг подумалось, как глупо все получилось. Неправильно и глупо. Когда ей сказали, точнее — донесли, что ее кавалер нашел себе новую пассию — там, в Бейруте, — сначала она не поверила. Начала осторожно выяснять — оказалось, правда. После этого ничего не могло быть как прежде. О, гордость, знает ли кто-нибудь разницу между тобой и гордыней — одним из семи смертных грехов…
Сначала она хотела кого-нибудь убить — или его, или ее. Потом — ее выгнали из страны, как потенциальную террористку и заговорщицу… она мстительно усмехнулась, тогда — мол, получай, милый. Она ждала извинений — возможно, даже не на коленях, — но вместо этого он пропал… и она поняла, что ему на нее плевать. Куда он пропал — она не знала.
Потом он вернулся, и она приняла его… но каждый раз она представляла себе его с этой тварью… или с другими… наверное, он тоже представлял себе ее. Тем более что она не раз пыталась забыться… только не получалось ничего. А потом — появилась эта персидская тварь, проститутка… и он снова предал ее. Мало того, ее и брат предал.
Да, предали. И она имела право мстить за предательство. Но почему тогда — так плохо?
Почему всегда, когда ей по-настоящему плохо, когда ей угрожает опасность — он всегда на ее стороне. Господи… лучше бы он предал окончательно… не пришлось бы терзаться. Но вместо этого…
Она вдруг поняла, что любит его. Любит, как никогда никого не любила. И сходясь с Толстым, с другими… она вдруг поняла, что подсознательно желала стать грязной… развратной, чтобы он навсегда отрекся от нее. Теперь, когда Толстой был мертв, она вдруг поняла, как мерзко все это было. На самом деле мерзко. Стареющая дама и молодой ловелас… понятно, что ему на самом деле было от нее нужно. Она вдруг поняла, как, наверное, она пала в глазах сына… Господи, она кляла его, как могла, за ту историю с этой… Летицией или как там… А сама она… хороша, нечего сказать — нашла себе жиголо. Как на это смотрел весь двор… армия… простые люди! Она делала как можно хуже… себе… всем. Господи, да если бы она осталась просто одна и не пыталась… она выглядела бы более достойно, чем сейчас…
Пусть бы все знали, что и Ее Высочество может любить безответно.
Хотя — а почему безответно?
Все время она что-то от него хотела, на что-то претендовала, срывала свою злость, использовала его, как манекен для битья: мне больно — на тебе! На тебе еще раз! Пусть и тебе будет больно!
Что и когда она ему дала? Даже когда родился Нико, она старалась ограничить общение родного отца с сыном. Хотела, чтобы он вырос не таким…
А каким?! Трусом, как он тогда сказал? Неужели и в самом деле — трусом?
Нет, конечно, не трусом. Цивилизованным человеком. Который будет сидеть в банке — а не в каком-нибудь грязном… Кабуле, стараясь выжить. Который будет… управляющим крупного банка… министром… а почему бы нет? Кем-то, что зарабатывает деньги в тишине кабинета, у кого жена и дети и кого не погребут под троекратный залп в Кронштадте…
— А сама-то ты смогла бы полюбить такого? — ехидно осведомился чей-то голос свыше.
Нет…
Все что у нее есть — это прожитая жизнь. Испорченные годы…
— Ваше Высочество, извольте…
Она вдруг поняла, что ни черта не слушает то, что ей говорят.
— Да, да, продолжайте. Кстати, извольте объяснить… я так и не поняла. Какого рода опасность мне, по-вашему, угрожает…
Пащенко закусил губу… потом решительно снял трубку телефона.
— Извольте, Ваше Высочество. Попробуйте телефонировать в Царское Село.
Ксения взяла трубку, машинально отметив, какая она большая, старая и несовременная… клавиатура была прямо на трубке, между микрофоном и динамиком. Она набрала номер собственного присутствия, со все возрастающим изумлением и недоверием вслушиваясь в гудки. Набрала еще раз — то же самое. Тогда она набрала номер дежурного офицера в Зимнем.
Там и вовсе была тишина. Даже не было гудков, что занято.
— Что… — голос изменил ей, — что происходит?
— Мы должны были уйти на большие учения совместно с Флотом открытого моря. Внезапная проверка готовности. Отрабатывать проводку караванов в условиях активного противодействия. С утра отключили все виды связи, мы — как на необитаемом острове. Я вспомнил, что мне сказал… адмирал Воронцов, и на свой страх и риск осмелился послать за вами. И максимально задержал отправку ордера — насколько мог.