«Я люблю тебя», — говорю я ей, хотя драконы не используют такие слова, как люди. Мы проявляем это в наших действиях или выражаем в наших мыслях. И когда я заявляю права на свою вторую половинку, я посылаю ей бесконечную цепочку этих мыслей, давая ей понять, как я люблю, ценю и обожаю ее.
Она моя, навсегда. Не имеет значения, где я нахожусь, пока я с ней, а она со мной. Мы можем найти остров на пляже или гнездышко рядом с Клаудией и Кэйлом.
Важно то, что моя Саша всегда со мной.
Она посылает в ответ свои мысли, такие же полные любви, как и мои собственные.
Эпилог
ЭММА
— Сиди спокойно, — говорит мне грубый голос. — Ты извиваешься.
— Извини, — кротко говорю я и съеживаюсь, когда старина Джерри снова протыкает иглой мой скальп. Рада, что я не вижу, что он делает. Я заставляю себя неподвижно сидеть в кресле. — Чертовски больно, вот и все.
— В следующий раз не попадайся в заложники, — отрывисто говорит мне старина Джерри. Он дергает меня за голову, и затем я слышу щелчок. Мгновение спустя моя голова обмотана толстой повязкой. — Вот так. Как новенькая. — Он смеется над своей собственной шуткой.
— Спасибо, Джер. — Я поднимаюсь на ноги, морщась. Моя голова вся напряжена из-за швов, и она пульсирует, как у Диккенса. Наверное, мне не следовало говорить Саше, чтобы она так сильно ударила меня по голове, но, по крайней мере, это правдоподобно. Никто не ставил под сомнение мою верность, особенно с тех пор, как я провела всю ночь, оплакивая свои травмы… и моего придурковатого брата.
Я ненавидела Бойда, но Бойд в некотором смысле был безопасен. Он был семьей. Теперь у меня никого нет. Никого. Даже моей подруги Саши.
Я достаю из сумки пару старых батончиков гранолы и предлагаю их старине Джерри в качестве платы за швы. Его обветренное лицо озаряется, и он сияет мне, его улыбка полна пробелов. Джерри — самый милый в этой банде кочевников. Он по-прежнему кровожадный убийца, но иногда в нем чувствуется намек на отеческое отношение. Он указывает на меня.
— Приходи позже снимать швы.
— Я так и сделаю. Но сейчас, думаю, мне лучше вернуться к работе. — Я поправляю повязки на голове и перекидываю рюкзак через плечо, затем направляюсь обратно к двери маленького здания, которое Джерри превратил в свой лазарет.
Снаружи в лагере кочевников все еще царит хаос. Здания дымятся, другие полностью разрушены. Повсюду мертвые люди, и, по моим оценкам, Азар потерял около половины своих людей во время вчерашнего рейда. Это плохо для меня, потому что в ближайшее время он будет по-настоящему неистовствовать.
Но я рада, что Саша и Дах ушли целыми и невредимыми.
Я не буду думать о Бойде. Я просто снова начну плакать. Я даже не скучаю по нему. Не совсем. Думаю, мне просто… грустно из-за прошлого. Он был моей последней связью с этим.
Теперь я по-настоящему одинока.
Но я не могу думать об этом. Вместо этого я изучаю окрестности. Старый отель в основном цел, но одна сторона здания обуглилась. Несколько других зданий все еще горят, и люди мечутся вокруг, пытаясь спасти то, что могут. Азар стоит рядом с ними, выглядя как недовольный призрак. Я вздрагиваю при виде него и крадусь ко входу в отель.
Последнее, чего я хочу, — это внимания Азара.
Я протискиваюсь через двойные двери отеля и вместо того, чтобы направиться на кухню, сворачиваю в боковой коридор, ведущий к месту, где когда-то был крытый бассейн. Слова предупреждения Саши звенят у меня в ушах.
Эмма, есть только один способ сделать дракона не сумасшедшим. Ты знаешь как.
О боже. Я либо самая большая идиотка в мире, либо… ну, нет, просто самая большая идиотка. Здесь нет никаких «или». Конечно, я знаю, как сделать дракона не сумасшедшим. Мне не очень нравится эта мысль, но…
Но я должна сделать то, что считаю правильным, а все это не кажется правильным.
Я проталкиваюсь в зону крытого бассейна. Окна грязные, но в основном целые, и комната широко открыта и просторна. Сам бассейн пуст, как гигантская бетонная ванна. В центре бассейна, прикованный цепью ко дну, лежит человек. Он определенно не человек, его глаза черны как ночь, а тело покрыто той же чешуей, что и у Даха. Его руки и ноги раскинуты в стороны, удерживаемые наручниками. Он едва может пошевелить своим телом, и я знаю, что он, должно быть, в агонии. Цепи сконструированы так, что он, конечно, не может менять форму. В тот момент, когда он попытается измениться обратно, он обезглавит себя или оборвет крылья — или и то, и другое. Азар не хочет рисковать. Ужасного вида приспособление вокруг его головы и шеи выглядит чрезмерно болезненным, и мне не нравится думать о колючих предметах, впивающихся в его золотистую спину.