— Для бедных и слабых богатые и могущественные всегда будут злодеями, — пробормотал Пьюрберн, утирая лицо обагренной рукой и тщательно изучая свою кровавую работу.
— Говорят, будто вы…
Тритус поперхнулся словами, явно дававшимися ему нелегко.
Пьюрберн нахмурился и отвернулся от камеры.
— Расскажи мне, Тритус, — мягко велел он.
— Заявляют, будто вы якшаетесь с мерзкой волшбой, милорд, — проговорил Тритус, языку которого каждое слово было в тягость. — Вас называют колдуном, утверждают, что ваше пламя порождено преисподней. Говорят, что ваши деяния осквернены.
Лорд Пьюрберн оглядел человека, дрожавшего перед ним. Плечи того дергались от безмолвной ярости.
— А что скажешь ты? — прошептал он.
— Они лгут! — зарычал Тритус, встречаясь взглядом с Пьюрберном. Его маску покрывали пятна, на прорезях для глаз остались следы кровавых слез. Странно, когда–то подобное встревожило бы Пьюрберна, но он уже не понимал, почему. Ведь из–под маски Тритус глядел на него взором фанатика — того, кто знает истину своим сердцем и не нуждается ни в каких иных доказательствах.
Его глаза были прекрасны. Они принадлежали безупречно преданному слуге.
— Этому не бывать, милорд, — забормотал Тритус. — Я разослал гонцов. Надежных солдат. Они донесут весть о том, что здесь случилось, остальному дому Кавдор. Как только тан узнает об этих кощунственных словах, спасения не будет. Перикулус очистят от еретиков.
Он продолжал что–то лепетать, но Пьюрберн уже не обращал внимания. Этот человек был слугой, а не оратором. Но он служил делу и был готов это делать и при жизни, и за ее пределами.
— Помоги мне, Тритус, — произнес он, протягивая руку. — Позволь показать тебе мой труд.
Тритус нерешительно потянулся к нему. Лорд Пьюрберн поднял его на ноги и подвел к упавшей платформе.
— Видишь? — спросил он, кивая на окутанную дымом камеру.
Тритус наклонился вперед, силясь увидеть сквозь смог.
— Милорд, я… что это?
— Осознание, — откликнулся Пьюрберн, не сумев скрыть улыбку. — Я осознал, что органический компонент является необходимой шестерней в машине. Пламя необходимо подпитывать — тогда она восстановится.
Он кивнул на обагренную камеру, на дымящуюся плоть и неровно обломанные кости, после чего посмотрел на Тритуса.
— Я думал, что Он взыскует нечистых, Тритус, — сказал он. — Сила от принесения в жертву недостойных. Но теперь я вижу: это было глупо. Лишь праведные могут возродить пламя. Лишь те, кто принимает Его свет.
Взгляд Тритуса перескочил с окровавленного тела на лорда Пьюрберна в отчаянной попытке понять. Ничего удивительного, учитывая мизерность его интеллекта. Однако несмотря на эту неудачу, в его глазах не было сомнения, ни единого намека на коварство. Только вера.
Пьюрберн ответил Тритусу доброжелательной улыбкой, и его пальцы сомкнулись на рукояти кинжала.
8
Вирэ рывком открыла глаза.
На какой–то миг она задалась вопросом, почему лежит ничком. Попробовала встать, но нога была придавлена. Она зарычала, борясь с весом и откашливая пыль и кровь, которыми был заполнен рот. В голове стучало, глаза болели так, словно вот-вот лопнут. Вирэ соскребла с лица камешки с кровью, а затем вгляделась в дым и пыль.
В темноте лежало что–то искореженное.
Элле.
Вирэ застонала, царапая пальцами по ржавой металлической обшивке пола и силясь выдернуть ногу. Икру пронзила острая боль. Она не обратила внимания и ухватилась за решетку обеими руками. Глубоко вдохнула и потянула, вырвавшись на свободу. По ноге обильно потекла кровь, но это Вирэ тоже проигнорировала и поползла вперед на четвереньках. Она попыталась окликнуть, однако ее рот все еще оставался набит пылью.
Глаза Элле были открыты. Она прижимала к груди разбитый шлем Вирэ. Руки и ноги превратились в кровавую кашу, дыхание было неглубоким и слабело. Должно быть, она пребывала в агонии, но стоило ей встретиться с Вирэ взглядом, как на ее губах появилась ласковая улыбка.
— Я вас спасла, — прошептала она. — Несокрушимая, я сделала что–то правильно. Я вас спасла.
Вирэ покачала головой, со слезами на глазах ища слова, которые бы помогли девушке отойти легче. У нее их не было.
— Не плачьте, — пробормотала Элле, пытаясь дотянуться до ее лица изуродованными пальцами. — Все в порядке. Вы сделали все, что могли. Я могла… прожить жизнь и похуже.
Свет в ее глазах погас. Однако губы продолжали непристойно подергиваться: поврежденный когитатор пытался ее оживить.
Вирэ почувствовала на щеках слезы. Она смутно сознавала, что на другом конце комнаты стонет Ривв, но этот звук был где–то далеко. Она просто продолжала глядеть на мертвую девушку. Раньше она обещала спасти ту, дать ей жизнь лучше, чем у невольницы. Вместо этого Элле умерла в муках на холодной металлической плите глубоко под ульем.
Так же, как Блок. Так же, как Порез. Все приговорены только ради того, чтобы озлобленный старик набил себе карманы.
Она снова вытерла лицо и на миг нахмурилась при виде кровавых полос, оставшихся на руке. Какой–то голосок внутри удивился, почему у нее кровоточат глаза. Однако его было не слышно за стуком сердца и ревом крови.
Рядом с телом Элле лежала ее выпавшая цепная глефа.
Незнакомец был выше Калеба, и эффект усугублялся из–за его головного убора. Тот мог бы показаться комичным: две болтающиеся полоски ткани, украшенные звенящими бубенцами и приделанные над стильной костяной маской, которая скрывала все, кроме носа и рта. Однако Калеб узнал презрительную самодовольность походки и то, как рука человека покоилась на яблоке эфеса. Из благородных, и притом убийца.
— Добрый день. Я Арамиста[17] Даэ Каталл, — произнес аристократ, остановившись в дюжине футов от Калеба и отвешивая насмешливый поклон. — Я здесь, чтобы забрать жизнь Калеба Пропащего.
— Благодарение Богу-Императору, — выдохнул Калеб и указал в сторону леса кабельных лиан. — Он пошел туда. Если поторопитесь, то схватите. На самом деле, мимо него не пройти: в нем около восьми футов роста, а его глаза горят, будто…
Аристократ бросился вперед, и его клинок запел. Калеб присел, и оружие срезало верхушку его ирокеза. Перекатившись, он поднялся на ноги, вскинул пистолет и нацелил его в грудь благородному.
— Предупреждаю один раз, — сказал он. — Отстань.
Арамиста Даэ Каталл не ответил, вместо этого устремившись вперед и занося рапиру. Калеб выстрелил, но стоило заряду полыхнуть, как аристократ исчез — пространство будто бы сложилось вокруг него. Уголком глаза Калеб увидел, что клинок наносит удар слева. Он метнулся вбок, выстрелив наугад. Однако благородный снова пропал и возник на расстоянии нескольких ярдов, ближе к кабельным лианам. Тени тех уже стали длиннее — световой цикл клонился к темноте.
— Хороший трюк, — пробормотал Калеб.
— Смещающее поле, — любезно улыбнулся Арамиста, кладя клинок себе на плечо.
— Выглядит подло, — отозвался Калеб. — Впрочем, ничего страшного. Я могу и подло.
При этих словах в Арамисту ударила световая бомба. Даже несмотря на фото-окуляры, Калебу пришлось прикрыть лицо от жгучей вспышки. Однако на Арамисту она, похоже, не подействовала — тот бросил взгляд на дымящееся пятно у себя на груди, где взорвалось оружие. Поднял голову; глаза скрывала маска.
— Ясно, — произнес он. — Попытка ослепить противника, чтобы получить преимущество? Едва ли спортивно. Это часто работает?
— Довольно–таки часто, — сказал Калеб, отступая на шаг. Краем зрения он увидел, что из убежища появилась их пленница. Она хмурилась и осматривалась по сторонам, чем–то встревоженная. Такое было впервые.
— А, основная цель, я полагаю? — проговорил Арамиста. — За ее голову награду получу, когда мы закончим.