Шубы ускорили шаг. Но и на меня вдруг накатил азарт – звонко хекнув, я оттолкнулась разъезжающимися лапами, подпрыгнула и неожиданно ловко приземлилась на волочащийся по снегу лохматый подол... подолы. От рывка шубы дернулись и съехали, явив моим разбегающимся глазам две одинаковые седые макушки, из которых, словно лопасти вентилятора, торчали по четыре коричневых лошадиных уха.
- Ой, прости…те, - я отступила, изо всех сил кусая губы, чтобы не расхохотаться. Уши синхронно дрогнули, макушки слаженно описали две ровные дуги, из-под седых волос на меня с ненавистью глянули большие темные, без белков, глаза в редких колючих ресницах. Я все-таки хихикнула: – Ой, нечисть.
Шубы одновременно вырвались, и мне навстречу разом взметнулись два круглых облепленных снегом копыта.
- Я вижу все твои трещинки, - задумчиво пробормотала я, глядя, как они неумолимо приближаются к моей морде, постепенно сливаясь в одно.
Это было последнее, что я запомнила.
5.2
У холода много оттенков – от пронзительного слепяще-белого до стылой могильной черноты. Много прикосновений – от щекочущей ласки тающего льда до жесткого скребка метели. Холод может погладить шаловливыми пальцами, впиться мелкими коготками, укусить с неожиданной яростью, сдавить до боли, забраться под кожу… с ним шутки плохи. Странно, что будучи змеей, я почти не чувствовала его – только иногда, только глубоко под водой…
А теперь именно холод привел меня в чувство.
Я лежала неподвижно, со всех сторон окруженная шершавой холодной темнотой. Темнота пахла сеном и лошадьми, а еще кожаной упряжью, запаренным овсом, чадом остывающей жаровни, потом уставших тел. Это была не темнота даже – густой рябой сумрак, дрожащий от тяжелого сонного дыхания, всхрапов, шуршания, перестука и чуть слышного писка. В этом месте только я была невидима и неслышна, я чувствовала всех, а меня – никто, и осознание этого приятно холодило внутри. Голова больше не кружилась и была на удивление ясной. Руки, ноги, туловище, даже хвост – все ощущалось необыкновенно отчетливо, даже обновленно. Сердце мерно прокачивало кровь по телу, по нервам пробегали тончайшие импульсы, мышцы сокращались и расслаблялись, и чувство собственной живой силы разливалось по ним приятным теплом. Холод и жар сплетались во мне мягкими жгутами, наполняя чистой радостью. Разве не такой должна быть истинная змея?
Я легко скользнула вперед, с удовлетворением отмечая, как ловко и слажено двигаются лапы. Жесткое подмерзшее сено негромко хрустнуло, но все заглушила беспокойная возня лошадей в стойлах. Итак, я в конюшне. Не помню, как пришла сюда, зачем зарылась в сено, но это неважно. Задерживаться здесь я не собираюсь. Широкие тесовые двери приветливо отсвечивали в темноте, приглашая на выход, но я не удостоила их взглядом. Забранное деревянной решеткой окошко под крышей – вот что мне было нужно. Когда тело послушно, одно удовольствие стлаться ужом по толстым балкам, насмешливо поглядывая сверху на лошадиные спины и головы. Не стоит труда аккуратно отжать хлипкую решетку и одним слаженным движением оказаться на крыше. Я приостановилась, глядя вокруг и с удовольствием глотая приоткрытой пастью свежий холодный воздух. Передо мной открывался широкий квадратный двор, посередине которого раскинулись широкие двухэтажные хоромы с теремками и башенками. Над запертыми на ночь воротами виднелась темная свеча колокольни. Хм, недалеко я ушла от лобного места…
Со двора отчетливо несло псиной, снег внизу был изрядно затоптан, но ни людей, ни собак не наблюдалось. Я прислушалась: где-то храпели на несколько голосов, из-под крыльца долетало чуть слышное поскуливание и сонное тявканье. Все спят... даже немного жаль. Увидели бы они меня сейчас – был бы переполох не хуже, чем в лесу во время недавней охоты. При мысли о ней горло сладко перехватило, и когти сжались от радостного предвкушения. Уж теперь я не стала бы сдерживаться… змея, в конце концов, я или не змея? Глупые человечишки еще не знают, какой подарок им достался. Посадили меня в клетку и думают, шшшшто этого довольно? Я слегка облизнулась, сглотнула щекочущий горло комок. Где-то на задворках сознания трепыхнулось беспокойное удивление: что со мной такое, о чем я думаю? Мне же надо искать Остромира, пока…
Негромко стукнула дверная щеколда. Нет, не все еще спят.
В ворота осторожно поскреблись. Пружинисто оттолкнувшись, я одним прыжком перенеслась на хоромы, ловко зацепилась когтями за излом ближайшей крыши, оттуда перескочила на двускатный навес над крыльцом и вытянулась вдоль конька. Отсюда хорошо просматривались и мужская, и особенно женская половина – ладный шестиугольный теремок со светлицей в три окна и небольшим крытым балконом, с которого во двор вела еще одна лестница. От крыши до балясин теремок был разукрашен, словно пряник, ажурная резьба в махровой инистой глазури радовала глаз.