За стеной елей картина сделалась еще безрадостней, каменные завалы – еще круче, а снежное болото между ними – еще глубже. Все вместе напоминало небольшой локальный Армагеддон, устроенный здесь неизвестно кем по принципу «сила есть, ума не надо». Спрашивается, зачем нужно было распахивать и без того едва преодолимый каменистый склон до состояния «и пеший не пройдет, и конный не проскачет, и зверю дороги нет, а птица, конечно, пролетит – но нафига оно ей надо?» Какой-нибудь фанатичный скалолаз, наверное, порадовался бы, но таких поблизости не наблюдается. А я – нет, увольте, ни разу под данное определение не попадаю. Обидно за потраченное время и силы, но что поделаешь? Будем считать, что первый блин традиционно вышел комом, и сделаем выводы. Где волшебное колечко? Иди сюда, дорогое, будем работать дальше…
Я подышала на негнущиеся пальцы, одновременно размышляя о новом месте назначения. Задача не поменялась, мне по-прежнему нужна была живая вода… Прикрыв глаза, я вызвала в памяти мягкий плеск голубоватой влаги в кружке, тонкие серебристые искорки, щекочущую морозную свежесть на губах… друга, рискующего своей жизнью, чтобы вернуть тебе твою – такую, как ты привыкла… И ощутила, как сердце наполняется верой и нежностью, настолько глубокой, что от нее перехватывает дыхание. Ладони раскрылись сами, и сияние золотого ободка на секунду остро прорезалось через неплотно сомкнутые ресницы.
На этот раз я не почувствовала ничего, кроме приземления – копчиком прямо о камень. И некоторое время ничего не видела сквозь брызжущие из глаз искры вперемешку со слезами. Зато, откричавшись и оттерев лицо, я поняла, что насчет кольца все же ошибалась – есть, есть в этом мире диковины, бессовестно манкирующие своими обязанностями… Потому как сидела я на том же самом склоне, только не у подножия, а почти у самой вершины, мертвенно-серой и голой, без следа снега, словно ее принесли из какого-то другого места!
- Кто-то напрашивается, чтобы его сбросили в Ородруин, – прошипела я, в раскорячку сползая с валуна и оглядываясь в поисках укрытия от пронизывающего ветра. Все вокруг странно подплывало, то ли от непросохших слез, то ли от внезапной усталости, понемногу начинавшей кружить голову. Заметив невдалеке подходящее углубление между двумя глыбами, я заковыляла к нему.
Ниша оказалась норой и, неожиданно, весьма просторной. В ней даже можно было выпрямиться во весь рост, правда, макушка при этом упиралась в неровный свод, зато вытянутые в стороны руки до стен не доставали. Внутри было гораздо теплее, чем снаружи, теплом тянуло из темной глубины, за которую не проникал взгляд, только настороженное ухо улавливало оттуда чуть слышный перестук падающих капель. Облизнув внезапно пересохшие губы, я мелкими шажками двинулась от входа. Теперь уже не только голова шла медленным кругом – сердце тоже вело себя совершенно необъяснимо, то выдавая гулкую дробь по ребрам, то замирая испуганной зверюшкой. На ум снова пришел Александр Сергеевич, и от его пророческого «…есть высокая гора, в ней глубокая нора; в той норе, во тьме печальной…» у меня волосы встали дыбом.
- Пожалуйста, только без гробов, – пробормотала я, обращаясь неизвестно к кому, и тут же испуганно прикрыла рот – настолько громким показался собственный голос в здешней, почти ватной тишине.
«Многого хочешь, – с холодным фатализмом прошелестел внутренний голос. – Всему свое время, и время всякой вещи под солнцем. И гробам тоже».
И гробам…
Наверное, этого можно было избежать. Я могла отвернуться и подбросить кольцо – подбрасывать снова, и снова, страстно желая оказаться где угодно, только не здесь. И, наверное, рано или поздно кольцо вздохнуло бы, послушало мое маленькое испуганное сердечко, и вняло ему. Потому что какой спрос с жалкой тварюшки, радеющей лишь о собственном спокойствии? И я навсегда закрыла бы себе этот путь – и все другие дороги, сплетающиеся, словно тугой клубок влюбленных змей – и всю жизнь шла бы уже не за сердцем, а за страхом и сожалением. Хотела я этого? Нет, не хотела.