Меж тем, зрители начали проявлять нетерпение. Царь поморщился, главный страж насупился, царевна чуть изогнула лебединую шею – и крепкие руки дернули меня вверх, встряхнули, словно ветошь, и поставили на ноги. В ответ я взвыла еще пронзительней и немедленно сползла обратно. Некоторое время мы испытывали терпение друг друга, но первым оно закончилось все-таки у царя. Меня в очередной раз подняли и продели копья через связанные руки, вывернув их не по-божески. Царевнина нянька просеменила ближе, обожгла огненным взглядом черных глаз и принялась бесцеремонно шарить по мне сухими изжелто-смуглыми ручками. От возмущения я даже перестала стенать и едва не цапнула ее за палец. Но все же удержалась – раз дело дошло-таки до обыска, рот было лучше держать закрытым и кольцом лишний раз не сверкать.
Брезгливо пощупав у меня в волосах и на шее, не постеснявшись запустить руку за шиворот, женщина развела в стороны полы моей потрепанной шубейки и с сомнением уставилась на платье с веревочной опояской. Я наблюдала за ней, часто смаргивая и шмыгая распухшим носом. В этом мире карманы были делом невиданным-неслыханным, инновацией, до которой местным кутюрье еще расти и расти. Нужные вещи складывали в кошели и сумки, а то и просто подвешивали к поясу, а вот догадаться, что под платьем что-то скрыто – это надо было иметь глаз опытного надзирателя. Каковым, к моему сожалению, царевнина нянька обладала в полной мере. Пристально оглядев мою мешком висящую юбку, она встряхнула рукой, в которой, как по волшебству, возник тонкий ножик сантиметров десять длиной, и принялась кромсать плотную шерстяную ткань.
- Да что ж вы делаете, – не удержалась я, глядя на это варварство. – Попросили бы по-хорошему, я бы сама…
Из прорехи выпала и со стуком запрыгала по полу деревянная баклажка. Следом на всеобщее обозрение был вывален весь мой походный запас первой необходимости: кремень и кресало, завернутая в салфетку горбушка, нитки с иголкой, деревянный гребень. Посереди царских хором все это выглядело донельзя убого и неприглядно, и только гребень, пожалуй, смотрелся к месту. Не успела я подумать об этом, как нянька резко переломилась в поясе, подхватывая его с пола через приспущенный рукав и демонстрируя царским особам. Запутавшись в острых зубцах, с гребня свисал плоский темно-серый кругляш на полоске тонкой черной тесьмы.
- Это твое? – прозвучало со стороны царевны.
Я приоткрыла рот и тут же со стуком захлопнула его, тряся головой – то ли да, то ли нет. Без сомнения, кругляш был мне хорошо знаком, а выбитый на нем рисунок, несколько вписанных друг в друга окружностей с точкой посередине, я могла бы опознать хоть во сне, хоть на ощупь. Но так же несомненным было то, что несколько месяцев назад этот амулет сгорел у меня на груди, защищая от атаки черного колдуна, а оставшийся после него шрам еще долгое время предупреждал меня о грядущей опасности болезненным жжением. Каким образом он снова очутился в моем кармане – вот вопрос, который следовало задавать.
- Отфечай! – Цепкие пальцы царениной досмотрщицы впились мне в подбородок.
Я жалобно пискнула и забормотала, отчаянно кусая губы:
- Стойте, подождите, я скажу… Ай! Больно, больно! Руки! Рукава! Ай, горит! Помогите!
Стражники вздернули концы копий, пригибая меня к полу, но даже этим меня было не удержать. Извиваясь так, что плечи едва не вылетали из суставов, я судорожно трясла стянутыми запястьями и вопила во всю оставшуюся силу:
- Горит! Горит! Горит!
Главный стражник мотнул головой, но царевна, не поднимая глаз, проронила что-то совсем тихо. Меня вжали в пол с такой силой, что фигурные плашки впились в щеку, между связанных рук прошло что-то холодное, отчего путы внезапно ослабли. Один из стражников продолжал давить мне на спину, второй крепко ухватил и вытянул вперед мои многострадальные руки, демонстрируя всем багровые распухшие запястья. От боли, выстрелившей от плеч к кончикам пальцев, я снова взвыла и задергалась, скребя ногтями по полу. Потом закатила глаза и обмякла. Надо мной еще шли переговоры, что-то шипел главный страж, нянька в ответ бросала короткие пронзительные фразы, нежный царевнин голос журчал, казалось, изо всех углов. И лишь когда царь промолвил свое веское слово, все разговоры стихли и мое безвольное тело без всякого пиетета потащили прочь. Сквозь мокрые ресницы я разглядывала скользящие мимо плашки пола, старательно обвисала и выгадывала момент. Не останавливаясь, стража распахнула дверь и выволокла меня наружу.