- Не бойся, – тяжело дыша, повторил он. – Не бойся.
- Ты достал уже повторять…
Он одним рывком опрокинул меня на спину и навис сверху. Деваться было некуда, и я заверещала, что есть сил, беспорядочно отбрыкиваясь и путаясь в длинной шубе:
- Пусти! Пусти меня сейчас же! Господи, да что с тобой такое?!
- Помощь твоя нужно, – вдруг произнес змей, обрывая мои пронзительные вопли.
- Какая помощь? – Я безуспешно попыталась его оттолкнуть. – Нормально сказать нельзя?!
Он снова поймал мои руки, вкладывая в них что-то твердое, неприятно захолодившее кожу и с силой сжимая пальцы поверх моих.
- Что это? – Я опустила глаза, но змей, не дав толком ничего разглядеть, новым рывком притянул меня к себе. Едва ни взвыв от беспомощности, я неуклюже оттолкнулась в попытке увернуться, машинально дернула руками и вдруг ощутила, что жесткая преграда перед ними поддается. Раздавшийся следом звук был похож на хруст сырой капусты. Пальцы Лазаря поверх моих сжались крепче, наши сомкнутые руки медленно опустились, преодолевая непонятное сопротивление, потом по ним потекло что-то горячее.
Новый вопль застрял у меня в горле.
- Ты… ты что наделал? – прохрипела я, с ужасом глядя, как до этого ясные глаза Лазаря затягивает белесая муть, а лицо становится пепельно-серым. Он ответил знакомой кривой ухмылкой:
- Что смотришь? Доставай…
Доставать?
Я отдернула руки с такой быстротой, будто в них кто-то сунул ядовитого паука. Горячие темные брызги разлетелись в стороны, растекаясь уродливыми кляксами на камнях, одежде, взмокших плечах Лазаря, одна капля скатилась по его бледной щеке, оставляя черную дорожку. Я проводила ее взглядом, потом посмотрела ниже, почти не осознавая, что вижу, лишь цепляя детали – твердую, как камень, ключицу, ходящие ходуном полукружия грудных мышц, сероватые потеки пота вперемешку с чем-то темным… выступающие ребра и длинную черную рану под ними, наискось через весь живот… из нее течет, как из прохудившегося ведра. Перемазанная рукоять ножа с круглым металлическим навершием торчит внизу, словно чья-то идиотская шутка… а лезвие почти на всю длину ушло в плоть…
- Доставай уже, – повторил Лазарь хрипло, кренясь на бок.
- Шшш…то д-доставать?
- Камень доставай.
Синее сияние вдруг стало стремительно меркнуть, а бледное лицо Лазаря – расплываться, как акварельная краска на мокром листе. В ушах зашумело, и я почувствовала, что сейчас просто потеряю сознание – и буду права. В пединституте нас не готовили к тому, что когда-нибудь придется доставать какой-то чертов камень из живого человека.
«А ну, стоять, – холодно прозвучало в пустой до звона голове. – Потом отдохнешь в обмороке, а сейчас сделай то, что нужно. И поживее».
Тоненько подвывая, я подставила Лазарю трясущееся плечо. Господи, как же я его ненавижу! Гнусный, подлый змей, мерзкое пресмыкающееся! Ну, почему обязательно надо так? Неужели нельзя было найти другое средство, рвотное там или слабительное? Или просто положить Камень в карман? Почему во всем непременно нужно доходить до края? Кто придумал это дурацкое правило?!
- Я убью тебя, – всхлипывая, пообещала я. – Только попробуй умереть, слышишь, ты, гад ползучий?
Он шевельнул губами:
- Слышу, ладушка…
Ладонь будто прожгло насквозь, и я, до скрипа сжав зубы, осторожно потянула руку обратно. Черт, Камень был и вправду горячий, словно уголь, я не смогла его удержать, и он, как живой, запрыгал по обледеневшему щебню, оставляя широкие проталины.
Но я смотрела не на него, а на Лазаря, похожего сейчас на живой труп. От кровищи вокруг рябило в глазах.
- Подожди, – забормотала я, прижимая к ране его рубаху. – Сейчас… надо перевязать…
Серая льняная ткань мгновенно потемнела, набухая быстро остывающей кровью. Она все текла, и я уже не понимала, сколько ее может быть в одном человеке. От тяжелого запаха по горлу прокатывались горькие спазмы. Вынести это было невозможно. Уложив змея на землю, я на четвереньках доползла до брошенной им сумки и вывернула ее наизнанку. Знакомая деревянная баклажка глухо стукнула, ударяясь о камни. Мертвая вода глухо булькнула. Сорок дней – так сказала ведьма. Сорок дней окропленный ею человек остается не живым, но нетленным. Но я не собиралась столько ждать.
Отбросив опустевшую баклажку, я провела ладонью по застывшему лицу Лазаря. Господи, какой же он снова холодный… Но страшной раны больше не было, и от одного этого уже дышалось свободней.
Натянув рукава на кисти, я подобрала Синь-горюч Камень и, оскальзываясь, заковыляла к саркофагу. Мне кажется, или льда на нем стало меньше? Нет, не кажется, под ногами вон как хлюпает… Но до богатырской груди было еще не добраться, поэтому я просто водрузила Камень сверху, молясь, чтобы все сработало, как надо. Треск и скрежет раскалывающегося льда отвлек меня всего на секунду, но момент, когда Камень стал чашей, я пропустила. Почему-то чаша оказалась намного тяжелее, может, из-за бьющего ключом кипятка в ней… Я попыталась стащить ее, но вместо этого опрокинула, заливая саркофаг и мои многострадальные руки. Мелькнула мысль – ну все, это конец, только обваренных пальцев мне не хватало для полного счастья…но мысль прошла стороной, а с руками все оказалось на удивление хорошо. Даже недавние ссадины исчезли без следа. Торопливо вернув чашу на прежнее место, я дождалась, пока она наполнится во второй раз, и подхватила ее, крепко прижимая к груди.