— Потому что Роза может предупредить его… Если уже не предупредила. И он подготовит свой ответ. Ложный ответ, разумеется.
— Нет, она его не предупредит. Я принял соответствующие меры.
— Чудесно! Тогда нужно приступать к работе.
Сейчас в его голосе звучало скрытое злорадство.
И он поспешил объяснить:
— Интересно, что теперь преподнесет нам Радев.
Но Димов словно не слышал его.
— Генов завтра должен быть здесь. Я хочу допросить его, не арестовывая. Но он должен непременно быть здесь.
— Ясно, Ему нельзя позволить скрыться.
— Не думаю, чтобы он попытался скрыться. Но все же рисковать не стоит. Несмотря на то, что бегство было бы самым верным доказательством его вины.
Димов засмеялся и встал.
— А теперь давай где-нибудь плотно поедим. После стольких переживаний я вдруг почувствовал зверский голод.
— Лучше бы не откладывать! — озабоченно заметил Ралчев.
— Нет, я хочу допросить его у него дома. Не мешает еще раз осмотреть его квартиру.
— А если…
— Не беспокойся, — шутливо заметил Димов. — Все трое под наблюдением. Я хочу сказать, что и Роза тоже. Хотя она ни в чем не виновата.
— Я уже и в это не смею верить, — пробормотал Ралчев.
— Скажи, куда ты меня поведешь? Мне хочется чего-нибудь вкусного, с острыми приправами.
— Разве в «Боянско ханче», как раз в этом загородном ресторанчике обедали Генов и Тони.
— Неплохая идея. Окунемся, так сказать, в атмосферу наших главных героев.
Через несколько минут «Москвич» уже катил по дороге к загородному ресторанчику.
3
Несмотря на то, что они были голодны, обед им не понравился. Как и во всех дорогих заведениях, кухня в «Боянско ханче» постепенно приходила в упадок. Мясо было жилистое, зелень несвежая, словно шеф-повар страдал сонной болезнью и готовил с нескрываемым отвращением.
— Интересно, что этот тип ест сам? — вслух рассуждал Димов, с трудом разрезая мясо. — Наверное, он вегетарианец.
— Не знаю, но мы промахнулись. Надо было ехать в «Шумако», хотя там всегда полно народу.
— В том-то и дело! — согласился Димов. — Он искал уединения. Хотел, чтобы его не увидели. Ты помнишь, что было в том ящике?
— Каком ящике?
— Ящике комода.
— Ничего особенного. Лишь несколько пустых баночек из-под английского крема «Понс».
— Никто не запирает на ключ пустые баночки, — заметил Димов. — Да и полные тоже.
Они поспешили доесть злополучный обед и разочарованные вернулись в город. Димов высадил Ралчева возле дома двух старых дев, а сам вернулся на работу. Но текущими делами заниматься не смог. Без конца нетерпеливо косился на телефонную трубку. Но телефон зазвонил только в половине четвертого.
— Радев вернулся, товарищ Димов, — сообщил мужской голос.
— Да, хорошо.
Димов поспешил выйти. Погода испортилась, шел дождь. Сев в машину, он вдруг обнаружил, что у него исчезли дворники. Их украли именно у него! Поделом ему! Послал в суд невиновного… Сердито глядя через мокрое стекло, инспектор кое-как доехал до знакомой улицы. На двери квартиры висела все та же табличка: «Семья Радевых». Он позвонил. Вскоре в дверях показался сам Радев. Он был без пиджака, в женском нейлоновом фартуке. Рукава рубашки засучены до локтей, мокрые руки покраснели. При виде гостя он еле заметно нахмурился.
— Вы ко мне? — сухо спросил он.
— Да, к вам.
Радев заколебался.
— Я купаю сына, — сказал он.
Димов ответил не сразу. Он измерил Радева долгим, немигающим взглядом.
— Вы странный человек, Радев. Убийца вашей жены свободно и безнаказанно расхаживает по городу. И вас это, кажется, совершенно не волнует.
— Волнует! — нервно ответил Радев. — Но я ничем не могу Вам помочь.
— Вы уже попытались раз навести нас на ложный след, взяв вину на себя. Разве это не странно?
— Я уже объяснил в суде…
— А вы не размышляли о справедливости? Я столько времени жду, что вы придете ко мне, попросите у меня помощи… И сами поможете мне.
Радев враждебно молчал.
— Или вы в глубине души даже благодарны убийце за то, что он избавил вас от кошмара…
— Замолчите! — гневно воскликнул Радев. — Это не так!
— А как же? Скажите, что я должен думать? И если вам это безразлично, то мне — нет. Я — представитель закона. И отвечаю перед ним. Потому что закон для меня — не просто закон, а часть моей совести. Кроме него у меня ничего на этом свете нет, как вы выразились на суде.
— Но что вы хотите от меня? Спрашивайте, раз пришли.