Поздние вечера Лявон обычно проводил в своей комнате, на некоторое время отрываясь от мечтаний, чтобы полистать журналы и послушать магнитофон. Магнитофон был частью музцентра, старого, но очень хорошего, судя по количеству кнопок, рукояток и лампочек на его передней панели. Чтобы поставить кассету, нужно было нажать на определённое место панели, и тогда часть её медленно откидывалась, открывая взгляду пахнущие тёплой пластмассой электронные внутренности. Он вставлял кассету очень внимательно, прислушиваясь к особым нежно-шероховатым ощущениям на кончиках пальцев, когда пластмасса кассеты скользила по пластмассе магнитофонного зева. Зев закрывался с мягким щелчком, приходили в движение тихие моторчики, и Лявон представлял, как музыка начинает вытекать из магнитофона по проводам. Провода от музцентра тянулись к серым динамикам, на каждом из которых был изображён зазубренный график воспроизводимых частот. График внушал Лявону большое уважение, он считал, что создатели динамиков и магнитофона, отдавшие столько сил на их изобретение и обдумывание, просто не могли не достичь совершенства. Отчасти поэтому он довольствовался кассетами и никогда не мечтал о компакт-дисках.
Кассеты для магнитофона хранились на верхней полке книжного шкафа, застеклённый центр которого был уставлен старыми книжками незнакомых Лявону авторов. Несколько раз он брал наугад одну из них и раскрывал. По сухому запаху, чистоте и спрессованности страниц было видно, что до него этого не делал никто. Речь в книгах почему-то шла каждый раз о князьях и о военных действиях. Лявон даже задумался однажды, не достаёт ли он всегда один и тот же том? Однако вспомнить, какого цвета обложка попалась ему прошлый раз, не получалось. Названия этих книг тоже мгновенно улетучивались из головы. Но в любом случае, мысль о чтении литературы про князей вызывала у Лявона недоумение, история не интересовала его. Под книгами, в самом низу шкафа, располагалось отделение с дверцами, заполненное его любимыми журналами: «Наука и жизнь», «Популярная механика», «Наука и религия». Лявон вытаскивал случайный журнал и ложился на кровать. Больше всего ему нравились рассказы о необычных изобретениях. Например, статья с картинками о принципиально новом водопроводном кране, разработанном немецким инженером, доставляла Лявону большое удовольствие. Он улыбался, опускал голову на руку и думал, как хорошо было бы оборудовать все дома этим передовым краном. И засыпал.
Просыпался через несколько часов, с затёкшей рукой и шеей. Магнитофон давно молчал. Лявон переворачивался на спину и терпеливо ожидал, когда неприятные ощущения пройдут. Пытаясь припомнить, что ему снилось, он подолгу оставлял взгляд лежать на разных точках комнаты и предметах. Например, на лампе под потолком. Когда горел свет, в плафоне различались три сухие мухи. В один из вечеров внимание Лявона более подробно остановилось на мухах. «Последний раз я мыл лампу около полугода назад», — поразмыслив, вспомнил Лявон. Он произвёл в уме примерные вычисления и вывел, что плафон вмещает тридцать шесть тысяч мух и может заполниться целиком через шесть тысяч лет. Эта мысль привела его в волнение. «Значит, к концу моей жизни в плафоне окажется всего лишь около двухсот мух». Лявон встал и заходил по комнате. «Зависит ли количество попавших в плафон мух от длительности горения света? Они же должны лететь на свет», — пришла ему в голову ещё одна мысль. Тут он словил себя на том, что думает о полной чепухе. Лявон поставил другую кассету, сделал звук погромче и пошёл на кухню за апельсиновым соком.
Раньше он пил разные соки, но кто-то из знакомых сказал ему, что апельсиновый сок намного полезнее всех прочих, вместе взятых. Сказано это было таким уверенным в себе и в соке тоном, что слова запали Лявону в душу, и он полностью перешёл на апельсиновый, благо его можно было найти в любом магазине. А вскоре в одном из журналов ему попалась статья, в которой рекомендовалось согревать сок, чтобы он лучше усваивался организмом. С тех пор Лявон старался обязательно подогреть его: если дома, то в кастрюльке, если на улице, то под солнцем или хотя бы в руках. Выпивал он около литра в день, стакан вечером, стакан утром и остальное в течение дня. Иногда днём хотелось пить так сильно, что приходилось заходить в магазин за дополнительным маленьким пакетом с трубочкой. Любимым стаканом сока был вечерний; сам стакан, употреблявшийся для этой цели, избранный Лявоном раз и навсегда, отличался от прочих обычных: высокий, немного расширяющийся кверху, из прозрачного стекла, с вытисненным рисунком винограда и виноградных листьев. Пить вечерний сок полагалось сидя в кресле, медленно, внимательно, сосредотачиваясь на мелких апельсиновых волокнах на кончике языка. Примерно в это время кассета заканчивалась, и Лявон переворачивал её на другую сторону. Мысли его направлялись к хуторянке. Велосипед теперь не требовался, весь путь до её дома мелькал смутной тенью. И вот они уже стоят рядом на пороге, и она смотрит на него тёмными глазами. Лявон расстилал кровать, ложился под тяжёлое одеяло и мягко тёрся щекою о прохладную подушку, представляя, что это её плечо. От этого вверху живота, в солнечном сплетении, начинало сладко тянуть, как бывает, когда высоко взлетаешь на качелях, но только без страха упасть. Потом он засыпал.