Ренуар и его друзья проделали пешком несчетное количество километров. Мой отец нередко отравлялся пешком из Парижа в Фонтенбло. Это составляет, как-никак, шестьдесят километров. Путешествие занимало два дня, с ночевкой в гостинице в Эссонне.
В Марлотт к Моне и Ренуару скоро присоединился Сислей, за ним приехали Писсарро, потом Базиль. Даже отшельник Сезанн явился «писать лесные тропы, где не хватало только нимф». Он очень заинтересовался историей «лесовика Коллине», ветерана наполеоновской армии; тот был неутешен после разгрома императора и удалился в Фонтенбло. Понемногу культ Наполеона сменился у него культом леса; от тоскливых дум во «Дворе Прощаний»[76] он перешел к длинным походам по лесным закоулкам, известным в то время одним браконьерам. Именно этот человек и несколько его друзей протоптали в лесу дорожки, по которым мы ходим до сих пор, и дали разным местам в лесу романтические названия, восхищавшие Сезанна: долина Ада, грот Костюшко, стол Короля, пруд Фей.
Я полагаю, что в Марлотт находился кабачок, принадлежащий матушке Антони. Жорж Ривьер, который часто навещал своего зятя Поля Сезанна-сына, был уверен в справедливости этого предположения, но не мог ничем подтвердить, так как познакомился с Ренуаром только в 1874 году. Габриэль попала к нам слишком поздно, чтобы знать об этом. Я забыл об этом спросить у Моне. Свидетелей жизни Ренуара остается все меньше.
Деревня Марлотт состояла из нескольких крестьянских домов, расположенных на скрещении дорог из Фонтенбло и Монтеньи в Буррон. Крайние дома с северной стороны стоят у самой опушки леса. На южном конце дома обращены к долине Лоэна, живописной речки, весело текущей в берегах, затененных величественными деревьями. Коро обессмертил берега Лоэна. Ренуар и его товарищи много писали в этих местах. В Марлотт еще больше укрепилось — если это вообще было возможно — их ощущение поэзии окружающего, их решимость писать только на природе. Однако никто из них пока не сделал того шага, который должен был привести к импрессионизму. Между ними и природой было еще много воспоминаний и традиций. Только после войны 1870 года они стали, по выражению Моне, «ловить свет и бросать его прямо на холст». В картине, написанной у матушки Антони, можно узнать Сислея и стоящего спиной Писсарро; бритый человек — это Франк-Лями; в глубине, также спиной, стоит мадам Антони, а на первом плане слева изображена служанка Нана. Растянувшуюся на полу дворняжку звали Того. Она была на трех лапах — одну она потеряла, попав под колесо. Мой отец пробовал соорудить деревянную лапу, но она ей не понравилась. Тото научился превосходно обходиться тремя лапами.
Нынче Марлотт изгажена претенциозными виллами, сооруженными из желтого песчаника, которые, как грибы, выросли в парижских пригородах. Все же там сохранилось достаточно старых крестьянских домов, чтобы оправдать паломничество в эту деревню. Еще стоят громадные ворота ферм, которыми так восхищался Ренуар, остались и обширные дворы, вымощенные булыжником, который крестьяне наворовали с «мостовых короля» во время революции. Им не только мостили дворы, но сооружали пристройки к домам. Дороги по большей части мостились песчаником, который легко трескается на морозе. Вот почему дома в Марлотт оштукатурены. Ренуар любил эту штукатурку, которую нередко красили в розовый или голубой цвет, «до того, как эти краски стали применять, чтобы „выделиться“ и ошеломить соседа». Нынешний отель Малле — заведение значительное, но не та гостиница, в которой жили художники. Однако здание того времени сохранилось. Когда я жил в Марлотт, оно принадлежало мсье Гийо, владельцу прокатных экипажей. Дом, с внутренним двором, по-прежнему стоит на углу улочки, теряющейся в поле. Если забыть про горшки герани нынешней гостиницы и рекламы аперитивов, можно почувствовать себя перенесенным в дни юности Ренуара. Мне приходилось не раз поддаваться этой игре воображения: вот, казалось мне, он сейчас появится из-за угла, в куртке художника, нагруженный ящиком, мольбертом и холстом, теребящий нервным, таким знакомым мне жестом свою легкую светло-каштановую бородку, бодро шагающий, еще весь под чарами фей, витавших вокруг него в полусумраке тенистого лесного полога.
76
28 апреля 1814 г., перед отъездом на остров Эльбу, Наполеон простился со своей гвардией во дворе замка Фонтенбло, названном в память об этом «Двором Прощаний».