Сейчас я подхожу к самому важному моменту встречи этих двух существ — к тайне, необъяснимой для умов, привыкших к чисто научному мышлению, но очевидной, как день, для тех, кто немного подвержен мистике. Дело в том, что с момента, когда Ренуар стал держать в руке кисть, возможно, даже до этого, в своих мальчишеских мечтах, за тридцать лет до встречи с Алин Шариго, он уже создавал ее портрет. Венера изображенная на вазе, которая исчезла из моей квартиры во время нацистской оккупации, была моей матерью, воплощенной в богиню, за десять лет до ее рождения. Знаменитый профиль Марии-Антуанетты, столько раз воспроизведенный моим отцом на фарфоре, он писал с коротеньким носиком! Хозяин мастерской говорил ему: «Остерегайтесь! Покупатели не узнают своего кумира. Удлините ей нос». Разумеется, Ренуар делал портреты женщин другого типа. Его интерес ко всякому человеческому существу толкал его на то, чтобы делать его похожим на оригинал; но как только он писал модель по своему вкусу, он неизменно возвращался к чертам, характерным для его будущей жены. Подбирал ли он натурщиц такого типа или его рукой водило воображение? Оскар Уайльд, которого он позднее встретил, дал бы куда более простое объяснение, повторив свое поразительное выражение в отношении Тернера[124]: «До него в Лондоне не было туманов». Эта теория создания мира художниками находит в Ренуаре поразительное подтверждение. В картинах Ренуара родилась не только моя мать, но и мы, его дети! Он делал наш портрет сотни раз еще до того, как мы появились на свет, так же как и портреты всех детей, всех девушек, которыми художнику предстояло населить постигнутый его гением мир. Теперь не остается сомнения в пришествии мира Ренуара. Меня постоянно останавливают родители и говорят, показывая на своего ребенка: «Вы не находите, что это маленький Ренуар?» Самое удивительное, что это правда! Та планета, которая была ранее населена существами длинными и бледными, благодаря отцу наполнилась маленькими пухленькими созданиями с румянцем во всю щеку. Сходство дополняется вкусом, с которым подобраны цвета одежды. Это тоже идет от него. Современники не скупились на хулу «кричащим тряпкам, в какие он рядил служивших ему моделями кухарок». Эти слова забытого критика мне повторил отец. Он пропускал их мимо ушей. Когда создаешь мир здоровья и красок, находишься выше критиков. Он стал бы отнекиваться, если бы ему открыли подлинную суть свершенного им с такой скромностью дела. Его единственным желанием было служить верным посредником между чудесами, которые он ясно различал, и людьми, которые нуждались в небольшом указании, чтобы их угадать. Ренуар бы рассердился, если бы услышал, что жизнь, которую он так щедро переносит на полотно, исходит от него. Это было бы таким же оскорблением, как назвать его интеллектуалом. Ренуар хотел быть только берущим и отдающим механизмом, а чтобы выполнять это назначение, он старался избегать пошлости и сохранить точный глаз и твердую руку. «Если бы это шло от меня, то было бы творением моего разума. А это так гадко — голый разум!» Вот еще размышления на эту тему: «Чтобы хорошо выразить себя, художник должен скрываться.