Сходную озабоченность высказал и другой сосед с Готорн-драйв:
– Он обычно спокоен и сдержан. Я хочу сказать, дружелюбный, всегда тебе рукой помашет, доброго дня пожелает и всякое такое. Но в последнее время стал каким-то нервным, будто витает где-то. И болтал необычно много, словно ему есть что скрывать.
Другие же горожане обрушили свои подозрения на голову Ленни Бакстера. Ленни, прославленный ветеран Вьетнама, теперь коротал деньки, собирая мусор на Эджвуд-роуд и трудясь поденщиком – если везло найти какую-нибудь работу. Ленни никогда не просил милостыни и не принимал подаяния. В былые дни жил с матерью на Перри-авеню недалеко от школы для старшеклассников, однако с тех пор как мать умерла в конце семидесятых, Ленни не смог выплачивать по закладной и дом потерял. Весной, летом и осенью жил в палатке в лесу, за зданием почты. Ходили слухи, что он наставил ловушек повсюду вокруг своего «лагеря», однако я в это не верил. С кем я только ни говорил, никто не мог сказать, где Ленни зимует.
На первый взгляд он выглядел достаточно сильным, чтобы задушить девушку, однако ходил, сильно хромая из-за застарелого ранения в бедро. Ленни был не только не способен поддерживать нормальный разговор, но и едва мог собеседнику в глаза смотреть. А еще от Ленни отвратительно попахивало, и зубов у него становилось все меньше и меньше. Мысль о том, что Ленни Бакстер умудрился выманить Наташу Галлахер из дома в лес, не очень-то укладывалась в голове. Ну и уж совсем невероятно представить, что ему удалось бы это сделать, не оставив никаких следов.
Ходили и другие слухи, правда, менее популярные. Согласно одной истории, в Наташиной спальне в обувной коробке обнаружился дневник, а в нем были описаны ее тайные встречи с парнем постарше. По другой версии, Наташа поссорилась с ревнивой подругой, и ссора переросла в безобразный конфликт. К этим доморощенным россказням не предлагалось ни доказательств, ни даже намека на таковые. Но, как всегда, люди продолжали судачить.
В ту первую неделю после возвращения в Эджвуд я поговорил со всеми и каждым, кто готов был говорить со мной об убийстве Наташи Галлахер – со старыми друзьями и знакомцами, с кассиром в банке и работницей на почте, с давними соседями и совсем уж незнакомыми людьми. Я также докатился до подслушивания чужих разговоров. Не горжусь этим, однако не мог же я просто так отгородиться от реальности и не замечать, что девушку, которую я знал – пусть даже и шапочно, – убили в нескольких шагах от дома, в котором я вырос. Я словно попал в кино. Попал в кошмар.
Похоронную службу отложили до следующей пятницы. Видимо, потому, что семье пришлось ждать, когда коронер закончит обследование трупа.
Похороны, на которых я до тех пор побывал, можно было пересчитать на пальцах одной руки: два моих дяди и мать хорошего друга, которой не стало из-за рака. Мы тогда учились в выпускном классе. Но и этого хватило, чтобы навсегда запомнить дух таких событий. Во-первых, говорят мало, а если и общаются, то приглушенным голосом и простыми жестами. А во-вторых, обстановка неизбежно соответствует настроению участников: все мрачно, погода отвратительная и давит. Практически гарантирован ледяной дождь.
Утро похорон Наташи Галлахер выдалось солнечным и приятным. По сияющему голубому небу рассыпались пушистые клочки белых облаков, они так и манили устроить пикник на пляже, покататься на лодке по реке или запустить воздушного змея. Все выглядело не так, как надо; выглядело все просто неприлично.
Служба проходила в церкви Христа на Уиллоуби-Бич-роуд, в той самой церкви, где я впервые увидел Наташу. Мессу служил отец Френсис. Думаю, он много чем пожертвовал, чтобы служба получилась насколько возможно короткой: боли и страдания в храме в тот день хватило бы и на десяток похорон.
Мы с родителями сидели ближе к алтарю с Джентилами, нашими соседями. Мама с Нормой всю проповедь передавали друг другу скомканные платки. Мистер и миссис Галлахер с Джошем сидели в нескольких рядах перед нами с какими-то людьми, которых я не узнал; очевидно, с родственниками. Несмотря на городские сплетни, которых я наслушался, мистер Галлахер выглядел собранным. Наверное, к тому времени он уже выплакался. Миссис Галлахер постоянно всхлипывала, хрупкие плечи подрагивали. В какой-то момент Джош обнял мать, и она склонила голову ему на плечо. В этот момент я почувствовал, что и моих сил больше не хватит. Жаль, что Кары со мной не было – она училась на летних курсах в университете Хопкинса и не могла пропустить первую лабораторную работу.