Юля подошла сбоку, примерилась и упала ему на колени через оба подлокотника. И выпятила зад, обтянутый плотной твидовой тканью.
И что теперь?
5. Восемнадцать
С одного краю болталась русая коса, с другого — ноги в гольфах и босоножках. А прямо перед ним возвышался аккуратный твидовый холмик, который ему предстояло шлёпнуть двадцать раз.
Ерунда. Это займёт три минуты, а потом он распрощается с мелкой мазохисткой и пойдёт
на кухню лопать холодец.
С мелкой...
Мелкой!
У Серова от ужаса ёкнуло сердце. Как-то она маловата для таких занятий! Ростом ему до плеча, весит не больше пятидесяти килограмм, лицо детское, выглядит. Ох, твою налево! Сколько же ей лет? Он схватил Юлю за косу, она подняла голову и стала похожа на женскую резную фигурку на носу старинного корабля.
— Сколько тебе лет? — грозно спросил он.
— Двадцать, Мистер Президент.
— Не врёшь? Паспорт с собой?
— Паспорта нет, Мистер Президент, но я не вру. Доминантам врать нельзя, за ложь положено строгое наказание.
— Ладно, — расслабился Серов. — Но. разве для мазохиста наказание не в радость? Чем строже — тем лучше?
— Вы правы, Мистер Президент. Но мне точно девятнадцать.
— Сколько?!
— Восемнадцать.
Он натянул косу так, что Юля посмотрела в потолок:
— Восемнадцать лет и шесть месяцев! Я родилась в нулевом году. Клянусь, Мистер Президент.
Серов подумал, что ей нравится, когда её тянут за волосы. Её тело на его коленях напряглось и как-то по-особенному изящно выгнулось. Другая бы уже двинула ему по лицу, а эта терпела боль и не сделала ни единого движения, чтобы освободить свою косу из захвата. Это, наверное, и был тот самый мазохизм.
Серов глубоко вздохнул и шлёпнул Юлю по попе. Удар получился мягким и рассеянным, словно он стряхивал крошки с декоративной подушечки. Юля покосилась на него через плечо. Казалось, она обеспокоенно спрашивала: «Что, и это всё?». Было неприятно. Как будто он не оправдал ожиданий. Серов шлёпнул сильнее, но толстая твидовая ткань поглотила и звук, и удар. Юля снова оглянулась. Сказала:
— Мистер Президент, вам будет удобнее, если вы.
— Лежи смирно, — ответил он нарочито грубым голосом, вживаясь в роль доминантного альфа-самца, — я сам знаю, как мне удобнее.
Он взялся за подол юбки и потащил её наверх. Обнажилась изнанка коленей, потом худенькие бёдра. Дальше юбка не задиралась, но он рывком приподнял Юлин таз и легко стащил ткань к талии, собирая её в складки. Теперь поперёк его бёдер — нереально мощных и крупных по сравнению с тщедушным девичьим тельцем — лежала маленькая задница в белых хлопковых трусиках. Серов подцепил их пальцем и сдёрнул до самых коленей. Юля вскрикнула, всплеснула руками, словно пытаясь натянуть трусики обратно, но через пять секунд замерла. Не расслабилась, нет: он видел, как напряжены её ноги и ягодицы. Она просто застыла, как гипсовая статуя на постаменте (только не стоя, а лёжа, как будто её повалили революционеры).
Серов глянул на обнажённую попу и обомлел.
Это была не первая женская задница, которую он видел столь близко и столь подробно.
Но это была самая безупречная задница в его жизни. За двадцать восемь лет он не встречал подобного совершенства и даже не предполагал, что оно существует. Идеальные перламутровые полушария, гладкие и упругие. Целомудренные, но развратные. Прохладные, но вызывающие прилив крови ко всем пещеристым и губчатым телам в его организме. Серов невольно потянулся и склонился над этим чудом природы. И тут он увидел аккуратный, светленький, туго сжатый анус, почти неотличимый по цвету от остальной кожи. А ниже, между неплотно сомкнутых стройных ног розовело нежное шёлковое устье — вход в жаркое девичье тело.
Он шумно втянул в себя воздух. Молния на брюках больно врезалась в член. Пришлось привстать и передвинуть его из штанины в сторону левого кармана. Так было полегче. Последний раз спонтанная эрекция доставляла ему неприятности на уроке физкультуры в десятом классе, когда Маша Сидорова прыгала через «козла» без лифчика. Впрочем, тогда спонтанная эрекция настигла всех парней, включая старого физрука. Но в двадцать восемь лет? Всего лишь от вида женских ягодиц?