Врёт, конечно, Егорка. Вспомнил, как ещё совсем маленьким слышал сказку от соседского деда Кирилла. А сказка про то была, как калики перехожие дают волшебный меч богатырю, который, хворый ногами, тридцать лет сидел на печи, а потом чудесным образом исцелился.
Но Дашутка этой сказки не слышала, поэтому не поняла, что Егорка над ней подшучивает. Она теперь успокоилась и шла, не вздрагивая от каждого лесного шороха.
— Егорка, а когда у нас калики перехожие были?
— Что? А-а-а-а, в прошлом году. Шли они к святым местам да у нас остановились.
— А я не помню.
— Да они только одну ночь у нас и были. Пришли поздно, уже стемнело. Ты спала. Ушли — ты тоже ещё спала.
— Ясно. Слушай, а почему лешего ножиком колоть надо в левую пятку?
— А в какую?
— Ну, не знаю. Может, вообще не в пятку.
— А куда?
— Не знаю.
— В пятку, в пятку, не сомневайся. Знаешь, как говорят: "душа в пятки ушла"? Это вот как раз про нечисть и говорят. Вот в самую душу их колоть и надо.
— Егорка, ты меня обманываешь, что ли? Она же нечисть, у неё души нет. Так батюшка Илья говорил.
— Да? — смутился Егорка. Про то, что у нечисти отсутствует душа, он слышал впервые.
— Ты не знал, что ли?
— Как не знал? — уже уверенно произнёс Егорка. — Знал, конечно. Только знаешь, у них просто такой души, как у нас, нету. У них своя душа, нечеловеческая.
— Правда? — недоверчиво спросила Дашутка.
— Конечно. Ты не сомневайся.
В лесу уже светлело — приближалось утро. Егорка посмотрел на сестру: видно же, что устала, но держится хорошо. Понимает, что останавливаться сейчас нельзя. Но передохнуть всё же стоит. Иначе скоро свалится от усталости.
— Стой, сестрёнка. Давай перекусим.
Поели они полбы прямо из крынки. Сначала кинули туда несколько сухарей, а как те размякли — и поели. Крынку выскребли дочиста, потом Дашутка её ополоснула в ближайшем ручье — авось ещё пригодится в дороге. Егорка положил крынку в торбу заплечную, и они снова тронулись в путь.
В полдень в лесу даже лучше, чем на дороге. Там — пылища, жара, а в лесу прохладно и солнце глаза не слепит. Только вот мошки всякие одолевают, но это можно и потерпеть. Так и шли они почти весь день. Останавливаться больше не стали. Только в полдень съели по сухарику да запили водой.
Когда солнце уже клонилось к закату, они как раз проходили возле очередного ручья, которыми так богаты здешние леса. Егорка огляделся и сказал:
— Всё, сестрёнка, заночуем здесь.
Отошли они подальше в лес, чтобы с дороги огонь видно не было, и стали место готовить для ночлега. Дашутку Егорка отправил в лес — гриб-трутовик искать[37]. А сам взялся яму под костёр копать. Выкопал он лопатой ямку в полторы пяди[38] глубиной, сбоку — нору, вроде как поддувало у печки. Наломал мелких дров, потом дождался, пока сестра принесла трутовик, выбил кресалом искру — и готов костерок! Дым от такого не в небо уходит, а по земле стелется. В сотне шагов пройдёшь — и не заметишь. Если ветер, конечно, в другую сторону, и дыма нет.
Потом решил накопать на ужин корней лопуха, сейчас как раз самое время. В конце весны и в начале лета они толстые, а позже израстают, становятся пустыми и для еды не годятся. Знает Егорка, где лучше всего копать — там, где земля с песком, и вода рядом. То есть на берегу ручья. Там и корни будут сочные, и копать их легко. Оставил он сестру за костерком присматривать, а сам взял лопату и отправился за корнями.
Когда вернулся, пламя уже прогорело, и в костровой ямке тлели красные угли — в самый раз, чтобы корни запекать! Хоть и большую яму Егорка выкопал, всё равно за один раз все корни запечь не получилось, пришлось дважды костёр палить. Во второй раз уже опаска была — смеркается, костерок хоть и бездымный, огонь всё равно издалека виден. Ну, да бог миловал — никто на огонёк не пришёл.
Пока Егорка запекал корни, Дашутка отошла в сторону и вскоре вернулась, неся полную горсть жимолости.
— Смотри, братик, что я нашла!
Егорка обрадовался: кисловатые синие ягоды — хорошая прибавка к их скудной пище. Попробовал — понравилось: жимолость была сочной, спелой. Ещё немного — и отойдёт, срок уже выходит.
— Дашутка, там много ещё?
— Много. Хорошо бы с собой в дорогу нарвать, да только нести не в чем.
— А крынка на что? Только в дорогу мы завтра утром и нарвём, а сейчас хватит и пары горстей.
Когда солнце село, они поужинали печёными корнями и жимолостью, запили родниковой водой и легли спать. Где-то вдалеке по-прежнему угукал филин, что-то незримое шуршало вокруг, стрекотало и потрескивало, но Егорка на это внимания не обращал — уж больно устал за день. Про Дашутку и говорить нечего, за день так бедная умоталась, что заснула сразу, как только прилегла. А про лешего даже и не вспомнила. Да и что его бояться, когда у братика чудесный заговоренный ножик есть?!
37
В то время добыча огня осуществлялась следующим образом: по кресалу (которое представляло собой толстую металлическую пластину с насечками) ударяли кремнем, сноп искр воспламенял трут, от которого и разжигали костёр. В качестве трута использовался любой легковоспламеняющийся материал — ветошь или гриб-трутовик.
38
Пядь — древнерусская мера длины. Изначально равнялась расстоянию между растопыренными большим и указательным пальцами (примерно 18–20 см). Позже, в Петровскую эпоху, пядь была приравнена к 7 английским дюймам и составила в метрических единицах 17,78 см.