— Знаю, что у меня будет братик. Знаю, что ты готовишься в битву. Знаю, кто победит.
— И кто победит?
— Мы. И ты останешься среди живых, только раненый. Или больной. Но погибнут многие.
Егорка тряхнул головой и огляделся по сторонам. Наваждение пропало. Рядом хихикнула Варя:
— Ты что такой чудной?
Егорка с подозрением посмотрел на неё, но Варя лукаво щурила левый глаз, будто насмехаясь, не забывая при этом дожёвывать последние крошки пастилы. Он огляделся по сторонам. Всё было как обычно.
— Ты сейчас что-то говорила?
— Ну да. Говорила, что мы победим и что ты придёшь раненый, а может, больной. Но скоро поправишься.
— А-а-а-а, ясно.
— А потом мы с тобой поженимся.
Егорка аж поперхнулся от неожиданности и закашлялся.
— Не скоро, конечно, — рассудительно произнесла Варя, — через пять лет. Или через шесть. Я ведь маленькая ещё. Как подрасту — так сразу и поженимся. И уйдём с тобой отсюда далеко-далеко. Туда, где много простора и воли, где нет и никогда не будет холопов. Да, всё так и случится.
Варя старательно похлопала его ладошкой по спине.
— Прекращай кашлять.
— Интересно, где это сейчас холопов нет? — спросил Егорка. — В райских кущах, что ли?
— Сама пока не знаю, — вздохнула Варя, — наверное, потом узнаю, попозже.
Они дошли до последней телеги в ряду. С неё торговали изделиями из бересты.
— Ну вот и всё, — произнесла Варя. — Пора возвращаться.
Они развернулись и пошли в обратном направлении.
— Акинфий Дмитриевич добрый? — спросил Егорка.
— Ты же сам видишь, — ответила Варя, — был бы злой, мама бы за него не пошла. Я думала, что таких добрых и не бывает. Оказывается, бывают. У него семья в пожаре погибла. Вот он на маме и женился. А дочке его лет было, как мне. Он иногда на меня посмотрит — чуть не плачет. Мама говорит, что он меня балует, хотя я и неродная.
Егорка вспомнил про пастилу и мысленно согласился с Вариной мамой.
— Я рад, что у вас всё так хорошо. Если бы ещё бы дед Кузьма с вами был!
— Не хочет он в городе жить. Говорит, тесно.
— А вы где живёте?
— Да тут недалеко. На берегу Неглинной. Старый дом в прошлом году сгорел, так Акинфий Дмитриевич новый отстроил. Говорит, что у каждого должен быть свой дом. Чтобы было куца прибыток нести. Он почти все свои сбережения на строительство потратил, вот сейчас и торгует по-малому. Но у него всё будет хорошо. Я знаю.
Они подошли к телегам, с которых торговал Акинфий Дмитриевич, и остановились рядом. Тот как раз продавал крестьянину два топора. Взяв деньги, спрятал их в мошну у пояса и подозвал Варю:
— Ну что, доченька, погуляли?
— Благодарю за пастилу, Акинфий Дмитриевич. Очень вкусно. Я и Егора угостила.
— Благодарю, — вставил Егорка.
— Акинфий Дмитриевич, — сказала Варя, — мы с Егором проходили мимо телеги, так там продают овёс. За десять четвертей[101] просят двадцать пять рублей. А в Сергиевой обители готовы платить по тридцать пять. А тут и езды-то всего ничего.
Егорка снова чуть не закашлялся. Верно, они проходили мимо телег, гружённых овсом. Но о цене никого не спрашивали. Как она узнала?
— Хорошо, Варенька, умница ты моя. И как это я пропустил?
— Они, наверно, только что подошли, вот ты и не увидел, — сказала Варя.
— Ты с Егором здесь постой, я пойду с торговцем по рукам ударю, а деньги отдадим, как свой товар сбудем. Да и телеги порожними будут.
Он отправился к торговцу овсом договариваться о сделке, а Егорка только дивился: когда это Варя успела всё разузнать? Она дёрнула Егорку за рукав:
— Ну Егор, ну что ты такой? Просто когда мы там проходили, как раз какой-то крестьянин к овсу приценивался.
Я и запомнила. А в Сергиевой обители Акинфий Дмитриевич, когда мы там в последний раз были, разговаривал с отцом Алексием про овёс и цену называл.
Варя стала рассказывать, как они жили в Сергиевой обители после отъезда Егора. Как они с мамой готовили еду на всех, нашедших там приют, как дед Кузьма показывал ей искусство ловли рыбы голыми руками.
— Я и сама пробовала ловить, — взахлёб рассказывала Варя, даже два раза рыбку рукой задела. Чуть-чуть. Но поймать не получилось.
— Ничего, — сказал Егорка, — мы с тобой сходим на Яузу и там вместе попробуем ловить.
Варя внезапно погрустнела и даже носом зашмыгала:
— Нет, Егор. Ты скоро из Москвы уйдёшь. Сейчас не получится рыбу руками ловить.
— А когда?
— Потом. Осенью, наверное. Или на следующий год.
Вскоре вернулся радостный Акинфий Дмитриевич. Он поторговался с продавцом и сумел скинуть цену на два рубля с десяти четвертей.
101
Четверть — единица измерения массы сыпучих тел. В разное время и в разных районах Руси четверть могла иметь значение от 5 до 8 пудов.