— Конечно, — ответил вредный Василий, — если оружие плохо сделано, его владелец уже ничего сказать не может, потому что убили его в сражении.
И он нахально улыбнулся, глядя Никите прямо в глаза.
— Ах ты… — уже всерьёз рассердился тот и сделал шаг вперёд.
Но Кирилл уже встал между ними:
— Драки не будет. Не для того мы здесь. Ты, Василий, язык свой попридержи и знай, где и что сказать можно. Тебя за язык неразумный уже и били, наверное?
Тот в ответ лишь усмехнулся. Егорка так и не понял, били его или нет. Скорее всего, били.
— И ты, Никита, в драку не лезь. Василий хоть на язык остёр и, случается, шлёпнет что-нибудь, не подумав, но человек он надёжный.
Никита, сердитый, отошёл в кузню посмотреть, не перестал ли помощник качать меха. Но тот всё так же топтался на месте, исправно подавая воздух в печь. Поскольку крица ещё не была готова, Никита вернулся назад, уже более спокойный. А Василий между тем продолжал зудеть:
— Неплохо было бы проверить, на сколько шагов бьёт сорока. А то вдруг плюётся, как пьяный себе на рубаху.
— Как же я тебе это проверю? — удивился Кирилл. — Это только бой покажет. Да и не проверяют никогда, на сколько шагов пули летят. Выстрелила — и то ладно.
— Тебе, может, и всё равно, а мне — нет. Я же буду из неё палить.
— Ну и что ты хочешь? — спросил Кирилл. — Как думаешь проверять-то?
— Давай вместе подумаем. Вот мы сейчас пальнули в сторону реки, а между кузней и рекой что?
— Да ничего нет.
— Вот и неправда. Есть.
— Что?
— Видишь, всё бурьяном заросло. Это ведь такая зараза, чуть в хозяйстве запустение, прёт вверх как опара. Выше человеческого роста. Вот у нас соседнюю деревню татары пожгли да всю в полон угнали — так в одно лето так бурьяном затянуло, что сейчас и не видно, где какой дом стоял. А если б люди остались, то, может, такого и не было бы…
— Ты мне давай не про татар рассказывай, а говори, что придумал.
— Я не про татар, а про бурьян. Видишь, между кузней и рекой тоже всё бурьяном заросло? Мы из сороки пальнули — только траву и посекли. А далеко ли пули полетели — и не видно. А давай-как травку-то эту скосим да по Яузе и пальнём. На воде-то хорошо видно, куда пуля упала.
Кирилл задумался:
— А ведь верно говоришь. Хорошо придумал. Косить-то умеешь? Тут травы не меньше полдесятины[108] будет. Надо всем браться.
Егорка заряжал уже последний ствол. Пули для сороки были раза в полтора крупнее обычных, пищальных, поэтому и пороху на заряд приходилось тратить больше. Интересно, сколько боевых припасов берётся в поход? Часто из сороки ведь не постреляешь — вон сколько времени уходит на заряжание.
— Готово! — сказал он.
— Косить умеешь? — спросил Василий.
— Умею, — ответил Егорка.
А кто не умеет? В деревне скотину все держали, даже тот, кто ремеслом себе хлеб зарабатывал. Парное молоко — вку-у-у-усное!
— Никита, косы есть? — спросил Кирилл.
— В хозяйстве есть пара. В работе нет — только оружие кую.
— Надо бы всем взяться. Косить много.
— Могу у соседей спросить. Только вы без меня, тут крица готова, сейчас ковать стану.
Дом кузнеца стоял рядом с Оружейным двором, поэтому ходил он недолго и вскоре вернулся, принеся три серповидные косы с короткими ручками[109]. И отправился в кузню ковать крицу.
— Становимся друг за другом в затылок и чуть левее, — сказал Кирилл, — пройдём один раз до реки и обратно. Этого должно хватить.
— Точно, хватит, — произнёс Василий, оценивающим крестьянским взглядом окидывая заросший бурьяном участок.
Он и встал первым, за ним Кирилл и последним — Егорка. Василий оказался умелым косцом. Кирилл с Егоркой едва прошли половину пути до реки, а он уже стоял у воды, и, тяжело дыша, поджидал товарищей.
— Навык потерял, — сказал, как бы извиняясь, он, — давно не косил. Всё война да война.
Егорка с уважением посмотрел на него: ясно же, что человек с крестьянским трудом знаком хорошо, вон как споро работает. Кирилл — сразу видно, человек воинский, такой если и косил, то совсем немного, чтобы только лошадь прокормить. А про Егорку и говорить нечего. Он толком и покосить-то не успел, всё больше отец, а он лишь учился. А когда отец умер — тут уж не до косьбы стало.
Пока они с Кириллом отдыхали, Василий взял косу и стал выкашивать полосу в обратном направлении от реки и до кузни. Глядя на него, те тоже взялись за дело. Словом, ближе к обеду бурьян на нужном участке был скошен.
Никита к тому времени уже выбил молотом из крицы весь шлак, разделил на три части и из одной уже выковал вполне годную саблю, оставалось только приладить рукоятку да заточить. Две другие лежали в углу кузни, остывая. Его помощник куда-то ушёл и вернулся с двумя граблями, которые поставил у стены.
108
Десятина — старинная русская мера площади, в описываемое время равнялась прямоугольнику со сторонами 80 и 30 саженей, или 60 и 40 саженей. Немного больше современного гектара.
109
В то время косы современного типа (коса-стойка или коса-литовка) на Руси не знали. Траву и злаки косили косой, которая позже получила название "коса-горбуша". От "стойки" она отличалась серповидной формой, меньшим размером, простотой изготовления, иной техникой косьбы, меньшей производительностью труда и возможностью скашивать неровные участки.