— Никита! — крикнул Кирилл. — Пошли сороку испытывать!
Кузнец подошёл, взглянул на прокошенную в бурьяно-вой чащобе полосу и спросил:
— Собираетесь в сторону Яузы палить?
— А куца же ещё?
— Ты сам прикинь: до берега саженей тридцать, да река шириной саженей пятнадцать. А на том берегу люди могут быть. Вдруг кого зацепим?
— Так ведь там никого нет. Москва чуть ли не пустая стоит.
— Всё равно лучше телегу с сорокой откатить подальше от берега.
— На сколько?
— Саженей на пятьдесят,[110] а то и чуть поболе.
Кирилл почесал затылок:
— Василий, запрягай лошадь.
Тот уже направился к Дымке, которая, увидев хозяина, радостно заржала.
— Не надо, — остановил его Никита, — долго больно. Что ж мы, вчетвером телегу с сорокой не откатим? На пятьдесят саженей ведь, а не на версту.
И он первым подошёл к телеге. Кирилл, Василий и Егорка подтолкнули, и она легко пошла, лишь иногда подскакивая на мелких камнях, попадавшихся по пути.
— Хватит, что ли, Никита? — спросил Кирилл.
— Еще маленько. Видишь, в горку толкаем? С горки пуля лучше летит.
Они откатили телегу ещё немного.
— Хватит, — сказал запыхавшийся Кирилл.
Никита с сомнением оценил расстояние до реки и ответил:
— Ну, пожалуй, хватит.
Теперь от сороки до противоположного берега Яузы было не меньше ста саженей.
— Давай, Егорка, учись из сороковой пищали палить.
Тот достал из-за пазухи кресало и стал высекать огонь. Трут загорелся сразу.
— Сбоку, сбоку подходи, — снова посоветовал Василий.
Но Егорка и так хорошо запомнил первый неудачный опыт. И когда огненная дорожка побежала по наполненному порохом жёлобу, сделал шаг в сторону и зажал уши.
Трах-тарарах-бабах! Снова облако дыма окутало телегу, но на него никто не смотрел. Все — и Василий, и Никита, и Кирилл, — прикрыв лицо от солнца, глядели на реку.
— Надо же, — удивлённо сказал Василий, — у дальнего берега падают. Ни одного всплеска ближе нет. И правда, хорошая сорока, Никита.
Вдалеке послышался гусиный гогот. Закричала женщина.
— Эх, говорил же, надо подальше было отойти, — в сердцах сказал Никита, — кажись, подстрелили кого-то.
Женщина на противоположном берегу Яузы уже не кричала, а визжала от ярости, перемежая визг отборным ругательствами:
— Ироды брыдлые, аспиды злобные, что вытворяете-то! Марфушку мою до смерти убили, чтоб вам черти на том свете на уголёк не поскупились!
Оказывается, заряд сороки на излёте накрыл стадо кормящихся у берега домашних гусей, и совершенно случайно одна из пуль напрочь снесла гусыне голову. И хотя до крикуньи было не меньше полутораста саженей, голосила она так громко, что все прекрасно слышали её визгливые крики.
— Соседка, Матрёна, — сказал Никита, — теперь до вечера орать будет.
Василий приложил руки ко рту раструбом и закричал даже громче Матрёны:
— Ну так съешь её во славу царя Ивана!
Егорка от его крика аж вздрогнул, а в ухе что-то задрожало и зачесалось. Не ожидавшая такого ответа, Матрёна перешла на совсем уж пронзительный крик, костеря своих обидчиков такими словами, каких Егорка раньше и не слышал. Даже Кирилл с Никитой озадаченно хмыкали, а Василий сказал с уважением:
— Складно чешет, шельма. Сразу видно — большая мастерица в этом деле. Надо бы запомнить тройку-другую оборотов, авось и пригодятся когда-нибудь.
Телегу откатили обратно к кузне, отстрелявшую сороку опустили на землю и поставили последнюю, третью. Егорка принялся её заряжать, а Никита спросил:
— Ну что, откуда теперь палить будем?
— Да оттуда же, — ответил за всех Василий, — откуда ж ещё? А соседку твою я сейчас утихомирю.
Он снова сложил руки раструбом и закричал:
— Убирай своих гусей и сама уходи. Мы сейчас снова палить станем!
Матрёна кричала в ответ что-то гневное, но Василий её не слушал:
— Уходи, говорю, пока не поздно. Уже заряжаем.
И добавил, совсем уж громко:
— Дура!
Егорке показалось, что его щекочут в ухе травинкой. Он даже перестал заряжать сороку и затряс головой. А потом засунул палец в ухо, надеясь выковырять оттуда зуд. Правда, когда Василий перестал кричать, зуд прошёл сам.
На этот раз он зарядил все стволы куда быстрее, чем в первый раз. Порох-пуля-пыж. Всё просто! Когда он забил заряд в последний ствол, Матрёна с гусями уже убралась с берега.