- Воин херов, - пробормотал командир, - сейчас они его накроют... - и уже мне: - Отсекай их, чего смотришь!
И тут я наконец увидел их. Несколько человек быстрыми скачками, полубоком лавируя между еще дымящихся воронок от нашего залпа, спускались с холма по направлению к горящей машине и уже были в мертвой зоне для бээмпэшки, стреляющей по каменным брустверам на вершинах соседних с ней холмов. Они прикрывались от ее очередей склоном холма, а горящая машина заслоняла их от огня спешенных на правой обочине бойцов - я видел боковым зрением дульные вспышки за бетонкой. До бегущего человека им оставалось чуть больше ста метров - один из преследователей, остановившись, опустился на одно колено и поднял к плечу трубу с наконечником. Я успел подумать, что перед ним есть три цели: "коробочка" на холме, бегущий к ней человек и уже пикирующий вертолет - эта мысль была мгновенной, но все равно медленнее, чем уже достигшая моих пальцев на гашетках команда: "Огонь!". Все вообще замедлилось вдруг - я видел, как плавно летят мои пули в сторону спускающихся с холма духов, теряясь где-то на подлете, и я не мог понять, как скорректировать свою стрельбу, где фонтанчики, которых, скорее всего, не видно на уже травянистом северном скате, я видел, как плавными длинными прыжками летела прямо на духов горящая машина, видел, как вставший на колено взмахнул трубой гранатомета и упал на бок, скользя ногами по траве, будто бежал лежа; и тут же с направляющих наших ракетных блоков сошли нурсы, вертолет споткнулся, но не ушел в вираж с выходом с боевого, а продолжал резкое снижение прямо к упавшему человеку в комбинезоне. Беря ручку на себя, командир осаживал машину, она снижалась, задирая нос, ветер винта трепал комбинезон на спине лежащего, я продолжал стрелять в наши разрывы на склоне холма, где только что бежали духи, давя на ручки пулемета уже всем телом - инерция стремилась опустить ствол - и правак, высунувшись в блистер по пояс, стрелял туда же из автомата, а голос командира в наушниках кричал мне, чтобы я вышел в грузовую кабину и открыл дверь этому идиоту, пока нам в лобешник не закатали...
Мне казалось, что я очень долго выбираюсь из-за пулемета, путаясь коленями и остальными частями ног в переплетении труб его станины, потом, разворачиваясь на своем сиденье между левой и правой приборными досками - а наши ракеты все рвали с треском холм - и уползая от пулемета на коленях по сиденью, я думал, что сейчас можно получить собственный осколок прямо в подставленный ему зад, и я то ли икал, то ли хихикал, когда выпал из пилотской в грузовую, как раз в тот момент, когда основные колеса шасси коснулись земли, пол был покат, и, чтобы не укатиться на створки, я ухватился за откидное сиденье у двери, потом дотянулся до дверной ручки и рванул. Дверь открылась, когда земли коснулось переднее колесо, и вертолет присел на амортстойках, и передняя продолжала обжатие под давлением переносимого на нее веса машины, и тут же, с разбегу, грудью на металлический пол, в длинном прыжке с автоматом в вытянутых руках влетел человек в комбинезоне, и, схватив его за капюшон, я помог ему втянуться, и когда закрывал дверь, вертолет уже оторвал от земли задние колеса, вставая на переднем, почти роя винтом землю перед собой, повернулся на одной точке и пошел, пошел вверх, все еще носом книзу, постепенно выправляясь...
Человек лежал на полу лицом вниз и хрипло повторял:
- Охренеть!.. Охренеть - не встать...
- Не ранен? - потряс я его за плечо и, увидев, что он отрицательно помотал головой, перешагнул, и вошел в кабину.
Мы летели непонятно где - ни тех скал, ни той дороги - только степь с шариками верблюжьей колючки. Но пока я садился за пулемет и подключал к шлемофону фишку переговорного устройства, слева в поле зрения начал вплывать задымленный перевал.