Сосна наконец-то дрогнула. Борис Зиновьевич тоже вздрогнул и, отбросив топор, изо всех сил навалился на ее ствол, помогая падать куда ей положено. Сосна пошла правильно, в заданном направлении; чуть-чуть разворачиваясь вокруг своей оси, вершина ее описала полукруг и ударилась точно о ствол той большой сосны, но только ниже толстых сучьев, на которых застрял глухарь. Ниже! И глухарь остался на своем месте, как на подмостках, как медвежатник на своем лабазе.
— За что? — взвыл Борис Зиновьевич.
К кому он взывал, на кого жаловался?
— За что? Ну, погоди же! — погрозил он.
Кому погрозил?
В дальнейшем он действовал как автомат. Не садился, не отдыхал. Время позднее? А он виноват, что ли? На службе волноваться будут? Пусть поволнуются, подождут! Солнце уже за полдень? Ничего, потерпят.
Борис Зиновьевич подступил к третьей сосне. Не такой он человек, чтобы сдаваться. Ну, просчитался немного, сосенка оказалась ниже, чем он предполагал, так с кем не случаются недоразумения, кто не ошибается. Зато третья сосна почти такого же роста, как та, что с глухарем. И, кажется, даже не тоньше ее. На этот раз ошибки не будет. А физическая нагрузка — она даже полезна. «Засиделись мы все, черт бы нас побрал. Обмен веществ и прочее такое… Многое не в порядке. Застой в крови. Дальше своего носа ничего не видим. И хвастаем, хвастаем! Убил я одного, и то взять не могу. А ведь казалось, что три барана уже на поясе висят. И вот пожалуйста: задача поставлена, а дела нет. Цель есть, а каковы результаты? Хоть иди в магазин да покупай двух глухарей, чтобы не осрамиться. Обман вылезет. Стыдно ведь — хвастался. Что скажут дома? И товарищи засмеют. Разве что не посмеют…»
Когда третья сосна вот-вот должна была упасть, пришел дружок. На плече он тащил ношу птиц.
— Ты что, Борис, на лесозаготовки переключился? План выполняешь? — засмеялся он.
Борис Зиновьевич не засмеялся.
— Да вот чертов глухарь! Сейчас свалю, и пойдем.
Охотник опустил ношу и ружье поодаль и осмотрел поле битвы.
— Ничего не понимаю! — сказал он. — Третью сосну подрубаешь?
— Третью.
— А для чего?
— Просчет получился, первая упала не туда, а вторая оказалась коротковатой. Помоги-ка, чтобы сейчас не ошибиться.
— Указания требуются?
— Давай, давай, не до шуток.
— Ценных указаний ждешь?
— Руководящих.
Охотник ходил по полянке, перелезал через поваленные стволы, как через противотанковые заграждения, соображал и с удивлением и какой-то тоской поглядывал на Бориса Зиновьевича.
— Борис! — наконец сказал он. — Посмотри сюда.
— Что «ну»? Одинаковые?
— Почти одинаковые… По высоте, что ли?
— И по толщине.
— Почти одинаковые. Ну и что?
Охотник помолчал.
— Борис! — тихо заговорил он снова. — Для чего ты рубил три сосны? Давай подрубим эту одну.
Борис Зиновьевич воткнул топор в живое еще тело сосны и сел рядом. Он молчал спокойно и долго.
— Ну и что? — спросил наконец он.
— Теперь понимаешь?
— Давно понимаю.
— Так что же ты?! Ах да, не хочешь признаться?
Борис Зиновьевич сказал:
— Нет, почему же… признаюсь…
Потом он встал и снова взялся за топор и начал рубить, как рубил. Сосна задрожала.
— Отойди! — крикнул Борис Зиновьевич. — Не стой под сосной! Задавит.
— Ты не в себе, что ли?
Охотник торопливо схватил свое ружье, подобрал на земле какую-то палочку вроде стрелки, вставил ее в ствол ружья, прицелился в — глухаря и выстрелил. Глухарь медленно сдвинулся с места и тяжело упал к его ногам.
Борис Зиновьевич перестал рубить. Надел тужурку. Взял свое ружье. Взял своего глухаря.
И они пошли.
— А все-таки я хорошо поработал! — сказал Борис Зиновьевич. — Что за охота, если не чувствуешь усталости. Это была настоящая охота.
1960