Джу была единственная за два века, кого старый знахарь сам захотел учить. Нередко односельчане наблюдали возмутительную картину, как хрупкий ребёнок бежал в гору с двумя вёдрами воды, обливаясь потом, а потом выстаивал на солнцепёке в странной позе, напоминающей цаплю на болоте часами, не шевелясь. Ранним утром, по росе можно было наблюдать, как старый да малый выделывали всякие кренделя руками, переступая ногами, и ДАЖЕ как Джу нападала на Ценя с палкой на манер меча, дубинки или боевого шеста.
Марисса с ума сходила – плакалась в жилетки всем соседям, что у всех дети как дети, а у неё – малахольная скелетина. Посмотришь на дочек своих товарок – сидят чинно, кто с пяльцами, кто с бисером, кто со спицами. Разговоры о мальчиках да о чудесах всяких ведут. В САРАФАНАХ! А эта… В штанах и рубахе, волосья острижены – мешают, мол! – то с отцом на охоту, то с Ценем за травами, то на занятия свои. Наказание. Правда школу при храме Единого посещала исправно каждую зиму, читать, писать и считать за год выучилась едва ли не лучше своих учителей, и в свободные вечера сидела уткнувшись а храмовые свитки-летописи с лучинкой, а бывало так сидя и засыпала.
После того страшного дня, инициации, как назвал это Цень, девочку язык не поворачивался называть как прежде Джуня. Незаметно для всех Марисса стала звать непокорное чадо Райкой, а дети с подачи Ценя – Джу.
Как сейчас девушка видела эпизоды своей жизни, связанные с Даром – не сбылись прогнозы Ценя, выплески не убивали Джу, а только выпивали их неё все соки, от чего она всегда была малокровной.
Вот в восемь лет на выселки напали доведённые нищетой крестьяне соседского графства – Джу спалила старый сарай учителя Ценя, с которого начали грабёж бандиты-неудачники, на своё несчастье решившие заодно и надругаться над девочкой, перебиравшей травы для просушки в том самом сарае. Цень нашёл её на пепелише среди девяти обугленных скелетов и сам выхаживал в течении седьмицы.
А в одиннадцать стоявший на опушке табором цыгане присмотрели удивительную девочку – лёгкую на ногу и ловкую, как мангуст. Хотели силой увезти – а потом драпали врессыпную от полыхающих кибиток. Её искали сутки всей деревней, а девочка заползла под корни старой сосны и хоть из пушки пали – не проснулась. Так сонной и принесли к Мариссе, которая уже привычно вливала в рот падчерицы мёд – ложку за ложкой, пока глаза не откроет.
В пятнадцать она влюбилась, и как-то наткнулась на предмет своего тайного чувства за амбаром с более удачливой и более фигуристой соперницей. Тогда выплеск удалось остановить в зародыше, но после того, как парочка наблюдала истекающие светом руки и искрящиеся волосы Джурайи, смотрящей на них белыми глазами, паренёк остался седым в свои семнадцать, а девица и по сию пору заикается. На Джу вид мокрых портков героя девичих грёз произвёл неизгладимое впечатление, и с тех пор о парнях она говорила с некой долей презрения.
Именно тогда она первый раз заговорила с матерью о том, что хочет стать ученицей мага, впервые после выплеска добравшись до дома на своих, хоть и трясущихся, двоих. Конечно, Марисса и слушать не захотела – ведь при таком раскладе все её мечты шли прахом, и первый серьёзный разговор дочери с материю закончился первым серьёзным скандалом с битьем посуды (со стороны матери) и все-таки прорвавшемся выплеске и сгоревшем обеденном столе (со стороны неблагодарной дочери). В тот раз дочь выхаживал Молчун, укоризненно сверкая очами из-под кустистых бровей то на беспомощную дочь, то на пылающую благородным гневом жену.
А теперь вот ЭТО, будь оно неладно…
Джу устроила походную постель из мягкого мха под корнями уже такого родного старого дерева и усмехнулась, глядя на звёздное небо, перечёркнутое корявыми ветвями лесного исполина. Как она ловко провернул свой побег – душа радуется. Сделала вид, что дала себя уговорить, в карету села, а когда в лес заехали – дала волю чувствам. Весь гнев на старого развратника графа, на склочную самодуру Мариссу, на тупых исполнителей графской воли выплеснулся без остатка в мощном выплеске, спалившем карету. И пока эти идиоты бестолково метались в попытках потушить факел, тихонько откатилась в кустики около дороги – бежать сил на было. Если честно, даже просто оставаться в сознании сил не нашлось. Графовы прихвостни даже искать её не стали – решили, что заживо сгорела, оседлали лошадей и только их и видели. Вот дурни, даже не проверили остов кареты на предмет останков невинно убиенной невесты. А так им и надо – думать надо, к кому на службу идёшь.