Я отступил от нее, с трудом сдерживая опять вспыхнувшую ярость. Теперь не на нее, а на себя. И еще на судьбу, я ведь и сам не рад, что такой негодяй. С дурными намерениями, с дурными поступками. Но побороть себя опять не смог. Попытался задеть побольнее. Наговорил каких-то глупостей, а в ответ получил внятное, чтобы шел от нее ко всем чертям. Разумеется, приличными словами, но от этого ничуть не менее унизительными.
И вот теперь все. Она ушла, а я стоял, закрыв глаза, прислонившись лопатками к пыльным доскам. На поле снова затопали лошади, подгоняемые нетерпеливыми всадниками. Мне тоже нужно было топать. Но куда и зачем? Мой всадник вылетел из седла, и управлять мной некому. Наверное, поэтому я просто пошел, куда глаза глядят. Не по земле, тут я был плотно привязан обязательствами к Альберту и этому стадиону, а метафорически.
— И что ты будешь делать? — Лизи чокнулась со мной. В глазах ее поблескивало подозрение, а в бокале плескалось что-то неприятно-зеленое. Что за коктейль?
Спустя три дня после той игры в поло, она вытащила меня в бар. Я поставил стакан с бренди на стойку, так и не отпив ни глотка.
— Э? — подруга двинула бровью.
— Не хочется. Впервые в жизни.
И я не врал. Меня словно темным пледом накрыла апатия. Ничего не хотелось, ни о чем не думалось, ничего не чувствовалось.
— Эта Маша — та еще штучка, — носик Лизи заострился, глаза превратились в щелки с пышно накрашенными ресницами. И стали похожи на двух многоножек, расползающихся от переносицы к вискам. Ну да, она злилась. А злая Лизи большое несчастье. Все мы помним ее выходку с математиком и пауком.
Мне пришлось быстро собраться, чтобы гнев подруги не пал на невинную Машу. Она ведь, и правда, ни при чем. Живет человек, как хочет, и совершенно не обязан обращать внимание на типа, который шатается рядом и требует к себе особого отношения.
— Ты с Алом говорил?
— У них с Машей ничего серьезного, если ты об этом. Но он намерен пуститься с ней во все тяжкие.
Лизи дернула плечом, хмыкнула и, задрав подбородок, изрекла:
— Ничего у него не выйдет. Ваша Маша холодная как ледышка. Пока у них дойдет до всех тяжких, он поседеет.
Я с трудом подавил улыбку. Маша — ледышка! А еще говорят, что женщины видят друг дружку насквозь.
— Знаешь, мне все это надоело, — подруга решительно поставила ополовиненный бокал и сверкнула глазами так, что сразу вспомнилось, она внучка той самой женщины, которую боялись все алкаши графства Кент и руководитель СССР Хрущев в придачу, — Два моих друга влюбились в одну девицу. Слюни пускаете, смотрите на нее как побитые щенки. И эта девица даже не я! И ладно бы какая-то стоящая была. А то, ну надо же, рандомная русская пизда!
— Эй, полегче! — возмутился я, но в ответ получил лишь ее гневное: «Пф!»
С продолжением:
— И Платон туда же! Платон! Уж казалось бы! Смотреть на вас троих тошно. Водите вокруг нее хороводы. А что в ней такого-то? Она же никто и ничто! Даже сисек приличных, и то нет!
Я хотел было возразить, что есть у Маши сиськи. Вполне приличные. И волосы, чистый шелк. И тонкая шея. И глаза… Но, вообще-то все это не о том. В Маше есть нечто другое… Но Лизи уже усвистала, мотнув напоследок кудряшками и съездив ими мне по носу. Нехорошо вышло. Я действительно последние три дня являю собой жалкое зрелище. С той игры в поло, когда мой друг увез любовь всей моей жизни на старом Вольво нашего дворецкого. Больше я Машу не видел. А Ал, вернувшись под вечер, светился Менорой и, храня загадочное молчание, прошествовал в спальню. Больше мы с ним не общались. Я не хотел знать, что у него с Машей. А он, видимо, прекрасно справлялся сам, раз не искал у меня ни совета, ни поддержки. Я его понимал. Со мной рядом сейчас было так скучно, что скулы сводило. Меня самого от себя тошнило. В этом Лизи права. Я глянул на стакан с бренди, торчащий передо мной на барной стойке немым укором. Нет, алкоголь мне не поможет. Дурь? Тоже мимо. Я уже пытался, чуть не сдох. Маша преследует меня даже в наркотическом угаре. Мы с ней рука об руку до самой гробовой доски. До моей. Она-то даже не знает, что сопровождает меня во всех моих кошмарах по пути в ад.