Перед тем как разбудить Веру, она сходила в магазин и вернулась с пакетом апельсинов и хлеба. Больше ничего ей в голову не пришло, потому что за еду в Москве обычно отвечала Вера. Сама по себе Мишка ела то, что попадалось под руку.
– Мне нужно в душ сходить, – сказала Вера. – И переодеться.
– Хорошо. – Мишка слезла с кровати, но Вера рывком села, протянула к ней руки.
– Кофе отдай, – сказала она. – Я сейчас приду.
Кроме дяди Сережи, в квартире ждали еще трое: молодой полицейский, явно оставленный начальством приглядывать за московскими гостями, и двое мужчин в одинаковых околоспортивных теплых костюмах, в которых Мишка сразу узнала федералов. Стало понятно, каким образом дяде Сереже удалось получить разрешение не только для Мишки, но и для Веры, – он договаривался не с новым питерским начальством, а со старыми московскими знакомыми, а они уже могли с питерцами не договариваться.
Одного из костюмированных Мишка даже видела раньше – он брал у нее показания после летнего взрыва, в котором погиб обительский сектант.
– Мириам Борисовна, – федерал протянул Мишке ладонь, – квартира в вашем распоряжении.
Мишка пожала руку своей левой, представила федералов Вере. Она видела, что соседка чувствует себя не очень комфортно, но поделать с этим ничего было нельзя. Никто бы не дал ей осматривать квартиру убитого без надзора. Оставалось радоваться, что начальник дяди Сережи решил не приезжать на этот обыск сам, видимо, чтобы не находиться в орбите более высокопоставленных чинов.
– Мы начнем с офиса, – сказала Мишка. – Проводите?
В офисе Журналиста было неубрано. В глаза сразу бросалась разбросанная по полу одежда, пустые и смятые банки, две открытые бутылки пива. У стены стоял широкий стол, почти весь заставленный такими же банками и бутылками, обрамляющими черную затертую клавиатуру и огромный монитор. На стене за ним располагалось панно, с которого Мишка и собиралась начать осмотр.
– Как пароли достали? – спросила она у дяди Сережи, который, войдя за ней в офис, сразу же слился с косым торшером, занимавшим один из свободных углов комнаты.
– Телефон через отпечаток пальца открыли, – сказал дядя Сережа. – А там было одно общее приложение с паролями. Код четырехзначный, но я подобрал.
– Двадцать два двадцать девять или девятнадцать шестьдесят два? – спросила Мишка. Еще днем, разбирая социальные сети Журналиста, она составила список всех возможных чисел и комбинаций цифр, которые могли играть важную роль в жизни этого человека. Четырехзначных среди них было около двадцати, но большинство он бы побоялся использовать как код – человек конспирологического склада ума вряд ли поставил бы себе кодом год своего рождения или цифры из собственного телефонного номера.
– Двадцать два двадцать девять, – сказал дядя Сережа. Мишка сама в свое время научила его подбирать такие числа, но он все равно поразился тому, как легко она угадала код, над которым он думал несколько часов.
– Как ты узнала? – спросила Вера, беря Мишку за рукав. Мишка подвела ее к панно, указала на одну из распечаток. Это был мелкий, стилизованный под печатную машинку текст Конституции.
– Статьи двадцать два и двадцать девять. – Мишка указала сначала на строчку «Свобода личности», потом на строчку «Свобода мысли». – Он несколько разных статей начинал с цитат из Конституции, оба раза из этих абзацев.
– А что за второй вариант? – Вера надеялась, что, пока Мишка будет отвечать на вопрос, она успеет что-нибудь заметить на панно.
– Год рождения Джордана Питерсона, – сказала Мишка, тыкая в портрет бородатого мужчина, приклеенный к стене рядом с монитором. Вера перевела взгляд на портрет и тут же почувствовала по тому, как напряглось Мишкино плечо, что искать больше ничего не нужно.
– Это вы заметили? – спросила Мишка, обходя стол и протягивая руку к листку, прикрепленному в нижнем левом углу панно. Это был рисунок заштрихованного кружка, сделанный гелевой ручкой на салфетке. По краю салфетки шла надпись курсивом: «Кофе в день».
– Заметили, – ответил за дядю Сережу один из федералов. Он стоял у двери и внимательно следил за каждым Мишкиным движением.
– А это? – Мишка снова обошла стол и теперь указала на черно-белую фотографию, прикрепленную к стене кнопкой. Вера увидела семейный снимок – на фоне недостроенного дачного домика стояли трое: небритый мужчина, голый по пояс и сжимающий в руке лопату, строгая женщина в совершенно неуместной для дачи форме – черной юбке и белой рубашке, которая подчеркивала раздутый живот, и мальчик лет десяти, в такой же белой рубашке и светлых шортах. Все трое улыбались, хотя улыбка мужчины выглядела вымученной.