Ботаник, чья левая рука была сейчас на перевязи, нажимал на кнопки рации – каждые пять минут он получал отчеты о поисковых работах на большой земле. По объявленному плану-перехвату полиция уже блокировала ближайшие аэропорты, вокзалы, установила заставы на дорогах. Лицо Ботаника была мрачно. Он уже связался с Коеси Мэриэмоном – сообщив тому, что его сына похитили. Телохранитель не удивился тому, что услышал, когда первый приступ ярости у отца Акутагавы прошел:
«Если с ним что-нибудь случится, вы все – ВСЕ! – будете казнены… Мне плевать, кто виноват, а кто не виноват. Всех перевешаю, как собак!»
Оставалось надеяться, что все еще поправимо, что далеко похитители уйти не сумеют. Но то, насколько хорошо была спланирована операция похищения, оставляло мало надежд на то, что похитители внезапно где-то допустят ошибку. Они подплыли к острову на катере, незаметно высадились на берег, окружили усадьбу и атаковали охрану – уходили преступники уже на двух позаимствованных вертолетах, а остальные взорвали, чтобы выиграть время. Отличный план, черт бы их всех подрал!...
Ботаник старался не смотреть на Юки. Тот сидел, тупо разглядывая пол, и изредка шмыгал распушим носом. Когда его о чем-то просили, он тут же вставал и помогал – но взгляд у Юки был пустым, безжизненным – какой бывает у человека, пребывающего в сильнейшем психологическом шоке. Этот взгляд означал, что Юки думает о худшем, что может с Акутагавой произойти.
Наконец, прибыли вызванные с суши вертолеты. Ботаник сразу же распорядился о том, чтобы на них увозили тяжелораненых. Тогда же по рации пришло сообщение, получить которое телохранитель боялся больше всего:
- Докладываю. Они воспользовались тем же аэропортом, что и мы. Полиция не успела перехватить самолет – он уже был на взлетно-посадочной полосе. Самолет ушел в воздушное пространство. Это почтовый транспортник, вроде бы зарегистрированный на израильскую фирму. Сейчас службы воздушного контроля пытаются отследить траекторию полета…
Телохранитель устало прикрыл глаза, чувствуя безысходность.
- Идиоты, – пробормотал он. – Почему они опоздали? Если самолет уже в воздухе, он может лететь куда угодно. Если их вожак действительно так умен, то он с легкостью запутает следы! На Ближнем Востоке множество частных и незарегистрированных аэростоянок, где можно нанять «черный» самолет: там он просто сделает пересадку и никто не отследит, куда они направились! Здешний аэропорт был последней надеждой! Идиоты… Идиоты…
Он почувствовал, что кто-то стоит рядом и, оглянувшись, увидел подошедшего к нему Юки. Юноша едва сдерживал слезы – он всё слышал…
- Что же теперь будет? – прошептал он. – Сугавара, что же будет? Ведь… ведь они не отпустят Акутагаву живым, не так ли?
Ботаник хотел бы солгать что-нибудь, чтобы приободрить Юки, но у него самого не было сил на притворство и пустые надежды.
- Мидзогучи бывший друг Коеси Мэриэмона, а бывшие друзья – это самые изощренные враги, – сказал он. – У него много счетов к старику. Его не интересуют деньги, его интересует месть. Он постарается использовать полученный козырь на полную катушку, ведь терять ему все равно уже нечего.
Юки закусил губу и схватился за голову. Он согнулся пополам, словно у него резко заболел живот, и закричал:
- Акутагава!... Это я виноват! Это моя вина! Господи, это я виноват!!! – он кричал так, словно его резали ножом, словно он испытывал мучительнейшую боль. – Это я виноват! Я один! Господи, почему я не умер, почему? Лучше бы я умер! ЛУЧШЕ БЫ Я УМЕР!...
Потрясенный этой сценой телохранитель кинулся к нему, схватил за плечи, но Юки, рыдая, оттолкнул его. Ботаник все же отвел его к креслу и усадил, пытаясь хоть как-то успокоить. Юноша не слышал его, он вообще ничего уже не слышал – его трясло, как эпилептического больного. Юки думал о том, что это он привел Ива к убежищу Акутагавы. Юки думал о том, что Акутагава ради него отшвырнул пистолет и позволил оглушить себя ударом. Если бы Юки не было там – Акутагава не дал бы себя в обиду, Ив не добрался бы до него!
- Акутагава! Зачем ты сделал это?! Зачем?...
Ботаник обнял его, крепко прижав к груди, будто маленького ребенка. Юки бился в его руках, кричал сквозь слезы, пытался вырваться, но потом сдался, обмяк и прижался к нему, обессиленный и потерянный. Он уже не кричал, голос его сел и охрип, он только повторял одно и тоже слово:
- Зачем? Зачем? Зачем?....
В Токио была ночь.
Коеси Мэриэмон трясущимися руками прикурил и как можно глубже затянулся сигаретным дымом. Никотин не помогал, не успокаивал, только усугублял отчаяние. Принять бы что-нибудь покрепче, но нельзя – нужно находиться в трезвом рассудке и твердой памяти.
- Акутагава! – прошептал он имя единственного сына в пустоту.
Сидеть в кресле невыносимо! Коеси поднялся на ноги и принялся мерить шагами кабинет в здании, принадлежащем «Ниппон Тадасу». Часы тикали. Время шло. С того момента, как ему сообщили о похищении сына, прошло уже четыре часа. Коеси в одночасье поставил весь подвластный ему преступный мир на уши, требуя найти Мидзогучи, но, на сей раз, требование было подкреплено чем-то большим, чем просто авторитет Мэриэмона как главы централизованного преступного сообщества Борекудан:
- Передайте эти слова всем! Тот, кто достанет мне Мидзогучи, получит небывалое вознаграждение, – сказал он, собрав в своем кабинете всех влиятельных Оябунов якудза и их главных помощников. – Передайте, что я даю за Мидзогучи десять миллионов долларов. Передайте, что я всегда держу свое слово! Поднимите немедленно всех тех, кто от вас зависит – всех, кто на вас работает, кто с вами связан! Пусть каждый рэкетир, каждый сутенер, каждый драгдиллер, каждый вышибала, каждый шулер, каждая шлюха – от элитных до последней потаскухи, каждый обдолбанный торчок, каждый извращенец и маньяк, который покупает у вас товар – каждый пусть знает, сколько я готов заплатить! Пусть эти люди узнают, что могут в одно мгновение превратиться в миллионеров – стоит только им помочь мне, Коеси Мэриэмону! Идите и исполняйте!
И ночной преступный мир ожил, взбудораженный слухами о неслыханных деньгах, предлагаемых главой японских якудза за информацию о своем враге. Об этом говорили всюду и все без исключения. Людские глаза алчно загорались, губы пересыхали от волнения, а память отчаянно напрягалась в поисках ответов на вопросы. Десять миллионов долларов от якудза!
Время шло. Коеси регулярно докладывали о новостях, но пока ничего полезного не всплывало. Непроверенная или фальшивая информация – пустышки. А время шло… Когда миновал шестой час с момента похищения, Коеси не выдержал, и стал поглощать коньяк, пытаясь справиться с одолевающим его страхом. Когда миновал восьмой час, он сел за свой рабочий стол, закрыл лицо руками и заплакал.
Он с дрожью вспоминал то – другое – похищение. Когда он не сумел защитить жену и сына от корейцев. Он помнил, как их искали четыре дня – и эти четыре дня стали для него воплощенным адом. Он не знал, живы они или мертвы! А потом Кэйко и Акутагаву нашли… Она уже была серой, распухшей, и пахла кислым подгнивающим мясом – вокруг ноздрей Кэйко и в её глазницах уже развелись мелкие опарыши. В жизни Коеси было всякое до того момента: ему приходилось убивать людей и он видел немало трупов, но тогда его замутило, ему стало плохо. Акутагава, просидевший в ящике с трупом несколько суток, был бледен и молчалив – и Коеси больше всего на свете тогда боялся посмотреть сыну в глаза! Он просто упал перед ним на колени и прижал к себе, не в силах сказать что-либо… Он чувствовал, как в груди сына бьется сердце, чувствовал, что тот жив – жив, несмотря ни на что! – и тогда поклялся, что никто больше не причинит ему вреда, никто не обидит, не заставит вновь пройти через этот ужас!... Но это случилось вновь!