Именно они были той прочной основой, на которой покоилась социальная структура стада. Тесная община самок и детенышей полностью зависела от их мудрости и опыта в повседневной жизни и выживании.
Теперь сестры в полной гармонии направились к гигантской акации, усыпанной крупными стручками, заняли позиции по обе стороны ствола и прижались лбами к неровной шероховатой коре. Ствол был свыше четырех футов диаметром, неподвижный и прочный, как мраморная колонна. На высоте в сто футов расходились огромные ветви, а листва и стручки переплетались, образуя на фоне неба соборный купол.
Две самки принялись одновременно раскачиваться вперед-назад, зажав ствол лбами. Вначале акация оставалась неподвижной, не уступая даже их огромной силе. Старые самки упрямо продолжали действовать, нажимая все сильнее и сильнее, они по очереди обрушивали свой огромный вес на дерево то с одной, то с другой стороны, и акация едва заметно задрожала, верхние ветки зашевелились, словно тронутые ветром.
Самки продолжали ритмично нажимать, и ствол пришел в движение.
Единственный спелый стручок сорвался с ветки, с высоты ста футов, упал на лоб одной из самок и разбился. Самка крепко зажмурила слезящиеся глаза, не прекращая толчков. Вдвоем они добились того, что гигантский ствол начал раскачиваться, вначале громоздко и медленно, потом все быстрее и резче. Упал еще один стручок, потом еще; они падали тяжело, как первые капли ливня.
Детеныши поняли, что предстоит, возбужденно захлопали ушами и устремились вперед. Богатые протеином стручки акации — их излюбленное лакомство. Они радостно окружили самок, подхватывали хоботами падающие стручки и засовывали их глубоко в горло.
Теперь большое дерево раскачивалось из стороны в сторону, его ветви переплетались, листва дрожала. Стручки и маленькие ветки градом сыпались сверху, с грохотом отскакивая от спин самок.
Самки, по-прежнему сжимавшие ствол словно в тисках, упрямо раскачивали его до тех пор, пока дождь стручков не прекратился.
Лишь когда сверху упал последний стручок, они отошли от ствола. Их спины были покрыты листвой и ветками, сухой корой и бархатными стручками, они по щиколотку стояли в опавшей листве и обломках. Потом слонихи опустили хоботы к земле, осторожно подобрали по стручку и сунули в раскрытые пасти, опустив нижнюю треугольную губу.
Слизь лицевых желез, словно слезы удовольствия, покрыла их щеки, когда они начали кормиться.
Стадо столпилось вокруг, вволю лакомясь плодами их трудов.
Длинные змееподобные хоботы поднимались и опускались, стручки попадали в глотку, слышался звук, исходивший от всех этих огромных туш, мягкое урчание множества оттенков; этот звук перемежался высоким попискиванием, едва уловимым для человеческого уха. Необычный хор, выражавший довольство, к которому примкнули даже самые маленькие слонята.
Этот звук словно выражал радость жизни и укреплял связь, существующую между всеми особями в стаде.
Слоновья песнь.
Одна из старых самок первой заметила угрозу для стада и дала сигнал тревоги — резкий, высокий звук, который не воспринимает человеческое ухо. Все слоны мгновенно замерли и стояли совершенно неподвижно. Даже самые молодые слонята реагировали немедленно.
Тишина после радостного пиршественного рева казалась сверхъестественной, а гудение двигателя самолета — слишком громким по контрасту.
Старые самки узнали шум двигателя «Сессны».
За последние несколько лет они слышали его много раз и привыкли связывать с бурной человеческой деятельностью, усилением напряжения и распространением ужаса, который телепатически передается от одной стаи слонов к другой.
Они знали, что этот звук в воздухе — предвестник далеких хлопков ружейных выстрелов и запаха слоновьей крови, который потоки теплого воздуха разносят вдоль откоса. Часто после того, как стихнут гул мотора и ружейные выстрелы, слоны находили обширные участки леса, залитые уже засохшей кровью, и чувствовали запах боли, страха и смерти других слонов; этот запах по-прежнему смешивался со зловонием крови и гниющих внутренностей.
Одна из самок попятилась и гневно покачала головой. Ее рваные уши громко хлопали о плечи — с таким звуком разворачивается грот, ловя ветер.
Потом самка повернулась и бегом повела стадо. При стаде было два взрослых самца, но при первых же признаках опасности они отвернули и исчезли в лесу. Инстинктивно почуяв, что стадо уязвимо, они искали спасения в одиноком бегстве. Молодые самки и детеныши побежали за матриархами; самые маленькие лихорадочно старались угнаться за матерями. В иных обстоятельствах их торопливость могла бы показаться комичной.