Овидайя почувствовал, что зарделся.
– Военных хитростей, заявленных в названии, я не нашел, только… номера программы.
Оллпорт захихикал.
– Наверное, в этом причина того, что он расходится лучше, чем тетрадки с песнопениями перед Рождеством. Если хотите, можете взять один экземпляр.
– Очень любезно с вашей стороны, мастер Оллпорт, однако…
– Я знаю, вы интересуетесь только натурфилософией и ситуацией на бирже.
– Мои издания готовы?
– Разумеется. Если вам будет угодно последовать за мной.
Оллпорт подвел его к деревянному ящику в дальней части мастерской и открыл крышку. Ящик был полон памфлетов. Печатник вынул один из них и протянул Овидайе. Он был напечатан на тонкой, почти прозрачной бумаге и состоял примерно из двадцати страниц. Овидайя с гордостью прочел название: «Предложение по использованию векселей в Королевстве Английском, сходных с теми, какие используют голландские коммерсанты вместо драгоценных металлов, в качестве лекарства от нехватки денег и для стимулирования торговли, нижайше подготовленное Овидайей Челоном, эсквайром».
– Надеюсь, качеством вы довольны.
Овидайя пролистал памфлет. Печать была безупречной, но его интересовало не это. Все его внимание было приковано к неподшитому листку, лежавшему внутри. В отличие от остальной части трактата, он был напечатан на бумаге ручной выделки кремового цвета. Кроме того, на нем были водяной знак и дорогое тиснение. Овидайя отступил на несколько шагов к опорной балке, на которой висела масляная лампа, чтобы лучше рассмотреть плод трудов Оллпорта.
– Отлично. Я под впечатлением.
Оллпорт поклонился, насколько это было возможно с учетом его огромного горба.
– Вам нужен мальчик, который доставит памфлеты к вам домой?
– Нет, благодарю, я справлюсь сам. Но скажите, когда вы могли бы напечатать для меня еще сто штук?
Глаза печатника расширились.
– Трактатов, я имею в виду, не документов.
– А, я понял. К началу октября, если вам будет угодно.
– Отлично. Я заплачу вам вперед и буду благодарен, если ваш мальчик в этом случае доставит их.
– На ваш адрес?
– Нет, по двадцать штук в кофейни Джонатана, «Нандо», «Гресиан», «Суон» и «Уилл». – В конце концов, он хотел, чтобы о его предложении услышали. А новые идеи нигде не расходятся так быстро, как в кофейнях.
– Я позабочусь о том, чтобы их там разложили, – ответил Оллпорт.
– Сколько я вам должен?
– Памфлеты стоят по грошу. Включая те, что еще нужно напечатать, получается сто пятьдесят на четыре пенса, то есть пятьдесят шиллингов, если вам будет угодно, сэр. Прилагаемые особые изделия… всего восемь фунтов. То есть вместе десять гиней.
Услышав такую огромную сумму, Овидайя судорожно сглотнул. Когда он в последний раз заглядывал в кассу, наличности у него не набралось бы и на пятнадцать гиней. Но это было не важно, уже через несколько дней его инвестиции принесут в добрую сотню раз больше. Он вынул кошель и положил на конторку десять тяжелых золотых монет. Оллпорт быстро проверил их, затем сгреб своей черной рукой и сложил в кассу. Овидайя взвалил ящик с изданиями на плечи, попрощался и отправился к себе.
Его квартира располагалась на Уинфорд-стрит и была уже третьей за два года. Прежде он жил на Феттер-лейн, неподалеку от Лиденхолла. Внезапно он осознал, что все его переезды проходили тяжело. Точно так же, как в последние годы таяло его состояние, все более убогими становились его квартиры. Поднявшись по узкой лестнице на третий этаж, он запыхался. По его лбу градом катился пот. Овидайя со стоном поставил тяжелый ящик на пол и открыл дверь.
Единственным плюсом квартир в мансардах можно было считать наличие места. Комнату можно было бы даже назвать воздушной во всех смыслах этого слова. Здесь было не только много места для обширных коллекций редкостей, принадлежавших Овидайе, но и ветер гулял, как на Лондонском мосту. Это было плохо для здоровья, однако, с другой стороны, позволяло проводить натурфилософские эксперименты, не задыхаясь от ядовитых паров, иногда сопровождавших процесс.
Кроме незастеленной постели, здесь стоял небольшой секретер, полный корреспонденции, лежавшей неаккуратными стопками между чернильницами, перьями и кусочками воска для печатей. Справа стоял инкрустированный шкафчик, состоявший, казалось, из одних только ящиков. Изначально это был комод для столовых приборов, теперь из приоткрытых ящиков вываливались груды писем – плоды переписки с натурфилософами и учеными из Кембриджа, Амстердама, Болоньи или Лейпцига. Это была его библиотека – в нескольких ящиках, сложенных за кроватью, лежало еще вдесятеро больше трудов. На противоположной стороне комнаты стоял массивный стол с различными приборами. Были на нем всяческие колбы с порошками и секционный набор инструментов, толком не очищенный после последней вивисекции, кроме того, небольшая плавильная печь и различные штампы для тиснения монет всех образцов – испанских пистолей, нидерландских стюверов, английских крон.