— Невероятная красавица! — заканчивает свою мысль Йохан.
Я ловлю его взгляд.
— Они у тебя уже были, когда мы познакомились в Гоа? — Я киваю на три маленькие татуировки на его левой руке.
— Мне их сделал в Танжере один старый хиппи, американец.
Йохан неожиданно уносится куда-то далеко в своих мыслях, и меня это неизвестно почему успокаивает.
Бледно-желтые поля приближаются, и шасси касаются посадочной полосы, двигатели ревут в режиме реверса, по небу разбросаны облака, солнце блестит на корпусе самолета. Стюардесса поднимается с кресла, с улыбкой сообщает, что за бортом аж восемнадцать градусов тепла, и желает всем счастливого Нового года. Мы теснимся в проходе, ожидая, когда начнут выпускать из самолета, но очередь не движется. На улице что-то громко обсуждают, слов я разобрать не могу, и мне мерещится, будто в полицию аэропорта только теперь сообщили о нас и сейчас сотрудники ждут, пока полицейские допьют свой кофе, затушат сигареты, наденут бронежилеты и с неохотой выберутся из дежурки: они должны быть во всеоружии, выглядеть безжалостно-суровыми, со щетиной на щеках и пистолетами, когда пассажиры выйдут из раскаленного самолета. Я уже вижу пулевое отверстие в груди и чувствую, как пот струйками стекает по спине.
Температура в салоне поднялась до предела, и мое сердце стучит быстро и оглушительно громко, так что все вокруг меня, должно быть, слышат, как оно бьется, и уже вычислили, что со мной что-то нечисто, наверное, я торговец наркотой с упаковкой героина в желудке. Все смотрели «Полуночный экспресс» и знают, что человек в такой ситуации потеет, у него блестят глаза и выскакивает сердце.
— Это же Шенген, — шепчет мне Йохан в правое ухо.
Он тоже, видимо, заметил, какая в моем воображении разыгрывается драма.
— Это нам не поможет, если Интерпол послал запрос, — шепчу я в ответ.
И хотя ничто не предвещает досмотра, поскольку Испания входит в Шенгенскую зону и досмотр для граждан других стран Шенгена отменен, сейчас это не гарантия. Точечные проверки проводятся во всех аэропортах мира каждый день, и если они пробьют мой паспорт по базе и в каком-нибудь месте замигает какая-нибудь лампочка, то запустится цепная реакция.
Двери наконец открывают в обоих концах самолета, через узкий люк врывается свежий воздух, и людская толпа приходит в движение.
— Иди как будто ты сам по себе, со мной не заговаривай, — быстро произношу я и устремляюсь следом за крепкой дамой и ее дочкой-подростком. Когда мы выходим из самолета, я предлагаю помочь ей с ручной кладью и поспешно поднимаю ее сумку, прежде чем она начнет протестовать. Однако она дружелюбно улыбается. Я интересуюсь, не в отпуск ли она прилетела, — нет, наоборот, из отпуска, была у своего брата в Париже, у него ресторан на Монмартре, на вершине холма, с видом на город, потрясающее заведение, которое вот-вот получит мишленовскую звезду. Мы проходим через свой гейт, я киваю ей, сбивчиво произношу: Montmartre est agréable, j’adore cet endroit[7], улыбаюсь и одновременно слежу боковым зрением за происходящим, но подозрительных личностей не видно, а она отвечает мне что-то по-французски, не могу разобрать что. Теоретически у нас еще могут проверить паспорта, а потом уже будут выдача багажа и зона таможни, поэтому я продолжаю поддерживать с ней разговор и замечаю, что ее дочь готова сгореть от стыда за мать, которая попеременно краснеет и смеется, и мне все тяжелее дается злоупотребление ее доверием. Вот мы уже и на улице, стоим, залитые солнечным светом, и смотрим друг на друга, я пожимаю ей руку и говорю на своем беспомощном французском, что рад был с ней познакомиться.
— Вот и мой товарищ. Спасибо за чудесную компанию, — говорю я с улыбкой и машу ей через плечо, устремляясь за Йоханом к стойке проката автомобилей.
У джипа опущены стекла, а из магнитолы доносится испанская мелодия. Йохан сидит за рулем, я расслабленно приникаю щекой к черной раме машины, пока горный воздух медленно вызволяет меня из железных тисков нервного напряжения.
— Посмотри только, какой вид, — вырывается у Йохана. Его слова достигают моего сознания, преодолев несколько слоев мыслей, которые скрежещут одна о другую подобно тектоническим плитам.
Судя по голосу, он немного успокоился.
— Должен признаться, я тоже порядком дергался, боялся, что нас остановят, — продолжает Йохан.
— По тебе трудно было догадаться.
— Как подумаю, что снова могу оказаться в испанской тюрьме, так мгновенно обретаю способность с блеском сыграть какие угодно эмоции. Если сидеть там хотя бы вполовину так же приятно, как двадцать лет назад, то сегодня мне уже этого не пережить.