И вот наконец пообещал, что сразу после Нового года, на каникулах, пойдем, и созвал желающих — дядю моего, Семена, дядю Колю Косачева и еще одного молодого, здорового и веселого мужика по прозвищу Буря. Он мне сразу понравился, поскольку узнал, что я уже покуриваю, и дал мне пачку сигарет «Южных», которые у нас из-за их малого размера называли «швырок». Берлога была на Митюшкине, где мы раньше жили, в высокой кедровой гриве посередине огромного голубичного болота. Рано утром первого января мы взяли ружья, патронташи, мороженых пельменей, мужики, разумеется, водочки, а батя зачем-то прихватил гармошку, дескать, праздник, погуляем. Люди тогда весело жили и даже работу превращали в праздник. И вот запрягли лошадь, сели в сани, завернулись в тулупы и поехали.
А накануне метель была, санную дорогу перемело, и мы тащились до Митюшкина целый день и больше прошли пешком по убродному снегу — кобыле давали роздых и грелись заодно. В деревне оставался один багаевский дом, который батя использовал как охотничью заимку, в него под вечер мы и вселились да затопили сразу две печи — русскую и буржуйку. Ну и за стол, пельменей наварили, водочку разлили, и начался, как обычно, охотничий треп про медведей — кто да как стрелял, да как убегал, да как с одним ножиком в атаку на косматого ходил. А богатырь Буря поведал, как однажды на лесоповале он трактором на берлогу наехал, а оттуда вылез медведь и на него! Но Буря не растерялся, схватил чекер, размахнулся и убил медведя — крюком по голове. Я замирал от страха и верил, но отец почему-то ухмылялся и все больше про Митюшкино рассказывал. Эта деревня и впрямь считалась углом медвежьим: когда там один дядя Митя Багаев остался жить, звери у него овец подрали, и однажды зимой объявился шатун, который корову задавил и чуть в избу не ворвался. Дядя Митя одного зверюгу у себя в огороде, на пасеке, застрелил прямо из окна.
В общем, изрядно друг друга попугали, пожгли керосину часов до десяти, пока ели да чаи гоняли, а поскольку мужики притомились от дороги, мороза и выпивки, то улеглись спать. А отцу никак неймется, ему погулять хочется, поиграть на гармошке — праздник же! Но сморенные охотники храпят, если же кто встанет, то хлопнет рюмку, выскочит на улицу по малой нужде (чаю выпито было!) и опять на бок. Я же не сплю — завтра на берлогу! — лежу на печи, мечтаю и тут гляжу, батя снял все патронташи с гвоздей и спрятал себе в мешок, а сам сел на лавку и наяривает на гармошке плясовую да ногами притопывает. Потом смотрю, встал Буря и сразу на улицу — приспичило. Отец же дверь за ним закрючил и как заорет:
— Медведь! Шатун!
Трофим Семёнович, отец автора (слева) и Анисим Рыжов, крёстный автора
Дядя Семен с дядей Колей вскочили, глядь, а с той стороны кто-то дверь рвет так, что крепчайшие багаевские косяки шатаются! Они за ружья, мол, сейчас через дверь шарахнем! Давай патроны искать — нету! А батя держится за ручку двери и громче блажит, медведь, мужики, не удержу! Буря же за дверью все слышит да еще сильнее рвет — вот-вот за зад прихватит! Дядя Семен патронов не нашел, бросился отцу помогать, и в это время Буря так дернул, что вырвал дверь вместе с косяками и даже одно бревно в стене вышло из паза! Растолкал мужиков и прямым ходом под кровать, а она низкая, так залез, поднял ее на себе и замер.
А говорил, чекером медведя свалил…
Дети на охоте. Слева направо: братья-двойняшки Тимофей и Николай, автор (8 лет), сестра Алевтина
Батя от души хохотал, а мужики наконец-то узрели розыгрыш, но на него даже не ворчали, поскольку сами перепугались, чувствовали смущение и все пинали и вытравливали Бурю из-под кровати, заставляя его вставлять косяки. Потом сами вставили, а то уже изба выстыла, и уселись за стол. Я уснул под гармошку и пляску, поэтому не видел, как Буря выбрался из своей берлоги.
Наутро все были серьезными, насухо протирали все части ружей и выносили их на улицу. Еще затемно позавтракали, запрягли лошадь и стали бить дорогу к Голубичному болоту — медведя-то вывозить придется. И хорошо, что казенная кобыла у отца не боялась медвежьего духа. Мороз был под тридцать, снег доставал брюха кобылы, и она едва тащила сани, так что мы шли на лыжах впереди, чтоб ей было чуть легче. С восходом кое-как добрались до березника, обрамляющего болото, там привязали лошадь, отпустили чересседельник, задали сена, и батя повел нас на кедровую гриву, что была в километре от кромки.