- Что ты мне рассказываешь! Стрелял я из того нагана два раза! Сам мне давал! Один раз я промазал, а второй раз в банку попал. Пуля рикошетом ещё ветку срезала. Витька тогда сказал: «Как бритвой!» А его обрезу была базарная цена – три копейки. Когда ты со Спиридоновым торговался, сам ему это говорил. Я же помню, вместе с вами стоял!
- Да? Хм…
Я напомнил Михаилу тот случай и закончил:
- А ушёл я от вас потому, что тебя с Витькой в оружейную тайгу понесло, по которой вы с ним могли бродить вечно. Заспорили о пулемётах, чей лучше: наш или немецкий.
- Да, припоминаю… Парк был, Спиридонов был, ветку срезанную помню. Как о пулемётах спорили – тоже помню. Тебя не помню, хоть убей!
Странная штука память человеческая.
Глава VIII
Немного о женщинах
Уже почти сутки я общался со своим старым новым другом.
Хоть Лопаткин и говорил мне, что он привык к одиночеству, я видел: на самом деле он тяготится им, и моё неожиданное появление не столько его развлекает, сколько возвращает в то далёкое время, когда он был молод и не одинок. И как же плохо ему было без Наташи!
Когда в очередной раз он упомянул её имя, я, не зная, хуже сделаю или лучше, предложил:
- Миша, давай наши школьные фотографии посмотрим!
- Давай! - обрадовался он. - Я только за! Пошли, они у нас в спальной!
«Не у меня, у нас!» - снова отметил я, и даже озноб по спине пробежал.
Мы поднялись на второй этаж дома и зашли в спальную, где над шикарной кроватью висела большая цветная фотография семнадцатилетней Наташи Кучиной. На этом фото она стояла в полный рост в белом праздничном фартуке на крыльце нашей школы.
Да, недаром я был влюблён в эту стройную красавицу с кудрявыми снежными волосами и миловидными ямочками на щеках! Светлые и радостные воспоминания снова охватили меня. Я вспомнил, как высматривал её на школьных переменах и старался обратить на себя внимание, заговаривая с ней, а она, доставляя мне, как я тогда ощущал, дикие страдания, смотрела сквозь меня, несмышленого мальчишку, да ещё и сына своей классной руководительницы, и говорила со мной только лишь из приличия. Эх, какая же несправедливость была в том, что я родился на четыре года позже неё. Эх, не угадали мои мама с папой! Кто знает, Михаил Лопаткин, кого бы ещё выбрала Наташа Кучина – тебя или меня, родись я на четыре года раньше?
- Что такой довольный стоишь? - услышал я подозрительный вопрос Лопаткина - Я вроде бы тебя миллионом баксов не одаривал.
- Вспомнил, как в школе в твою жену был влюблен.
- Ишь ты! Вспомнил, откуда пальчики на чемоданах! Штирлиц выискался!
- Да уж! Был бы я вашим одноклассником, так отбил бы у тебя Наташу!
- Вот, Валерка! Наглец ты форменный! Хоть бы сказал: попытался отбить, а то сразу: отбил бы! Кишка бы у тебя лопнула. Да и вообще: убил бы я тебя, да и всё! - засмеялся он.
- Ой-ёй-ёй! - в тон ему ответил я. - Убил бы! У тебя, верно, всего два решения: либо победа, либо поражение. На ничью ты не согласен.
- Что же нет? Бывала и ничья, но только за тем, чтобы взять время. А там действительно: либо ты, либо тебя. Если помнишь, я некогда был неплохим боксёром местного значения.
- Ещё бы нет!
- Вот! А боксёр в первую очередь должен думать, а не махать кулаками просто так.
Он между тем достал из шкафчика красивый альбом в красном бархате, и мы сели смотреть чёрно-белые фотографии, сопровождая их возгласами: «А помнишь эту?», «А помнишь, когда в поход на Селигер ходили?», «А помнишь, как в цирк ездили, откуда и пошла кучерявая!»
А помнишь, а помнишь, а помнишь…
Мы с удовольствием возвращались в давно прошедшую юность, когда всё было лучше, когда детские горшки были круглее и эмалированнее, когда пачка «Примы» стоила четырнадцать копеек, а коробок спичек – всего одну, когда кашляли громче и сопли были зеленее…
Всё мы помнили. Уникальная всё-таки штука – память человеческая.
И если он говорил мне о том, о чём я понятия не имел, то я отвечал: «Да ты что!» А если я говорил Лопаткину о чём-то ему неизвестном, то он тоже отвечал: «Да? Правда? Не знал!»
Один мудрый человек сказал о том, что наше настоящее стоит на фундаменте прошлого.