Да и охотников, что ходили на медведя с ружьишком как за добычей, не осталось. Ход голодного зверя всё же шёл по долинам рек и меньше по сопкам. Пасеку я старался не оставлять, во всяком случае – на пару ночей. Пасеку медведь не пройдёт в голодуху. Ни заборы, ни постройки его не остановят. Был случай ранее возле села Незаметное, у Филлипова, когда медведь разломал угол рубленого омшаника. Залез к пчёлам в конце ноября, пожил несколько ночей, отъевшись как следует, видимо, запел, как тот волк из мультика, и побрёл в тайгу. Но Филлипов обнаружил погром и догнал его с собаками.
20 сентября я работал с пчёлами. Под вечер пошёл в омшаник. Услыхав шум и потрескивание сучьев, посмотрел в ту сторону. На границе точка метрах в 15 от углового (медвежьего) улья по черёмухе, сверху спускался гималайский медведь. Видимо, он давно уже наблюдал меня на пасеке, а испугался скрипа открываемой двери. Я его тут же обматерил, и он спокойно побежал в лес. Поразмыслив, что, может, он не из голодных пришельцев и ещё электропастух его отпугнёт, решил, караулить не стоит. И денька 3—4 он будет помнить удар током и думать, как ему учинить разбой, тогда и буду караулить.
У меня вокруг пчёл с трёх сторон натянута колючая проволока на высоте 50—60 см. К ней подключен прибор импульсов краткого высокого напряжения, работающий от аккумулятора (электропастух для скота). Я включил его на ночь, но мысль, что это пришелец из голодных, не давала спать спокойно.
Ночью я несколько раз выходил из избушки, подходил к середине пасеки, фонариком светил по всей пасеке и ближним кустам. Кричал, материл, грозил ему, всяко-разно. К утру уснул крепко, подумал, что раз с ночи побоялся выйти к пчёлам, то утром светает, и медведи редко приходят утром. Рано утром, проснувшись, я побежал смотреть ульи. Крайний улей возле тропы к туалету отсутствует. Вместо него лежит часть рамок, крышка, подкрышник, утепление, провод сторожа порван и лежит на земле. Адреналин быстро разносился по телу, сердце заколотилось сильнее. Стало быть, удар током не отогнал гостя и на несколько часов. Я был наивен. Он думал и чесал репу только до утра. Я подошёл к месту разбоя. Смотрю, часть рамок поеденных лежат-валяются по тропинке к лесу, а за сливами и медведь стоит, жрёт рамку и искоса смотрит на меня. И злость у меня вскипела разом.
Я разворачиваюсь и быстро иду в домик за ружьём. Заряжаю ружьё и, сунув пару патронов в карман, быстро иду к тому месту, где и стоял. Медведь не ушёл и есть рамки не перестал. Между нами 15—20 метров. Я начал прицеливаться ему в голову, но он, пряча голову за кусты и деревья, начал потихоньку отходить. Я тоже несколько раз перешагивал, подходил, выбирал просвет, чтобы пуля не задела ветку или куст. Но медведь тоже двигался, навскидку стрелять я себя удержал.
«Не торопись, Петро, даже и в сердце попадёшь, он тебя заломать ещё успеет. По 150 метров ещё пробегает с пробитым сердцем, ты же сам это видел не раз. Не спеши ты в гости к богу, туда не бывает опозданий. Вечером и стемнеть не успеет – придёт».
Медведь отходил медленно, но из-за кустов я не успевал прицелиться… «Ну и ладно, до вечера, Миша, сочтёмся».
Напряжение спало. Я пошёл искать улей. Сделав небольшой круг, я так улей и не нашёл. Ладно, пока брошу. Вернулся к омшанику, взял пустой улей, принёс и поставил его на место ненайденного. Собрал ещё немного ползающих по траве пчёл и три рамки в этот улей. Пусть пока стоит бутафория. После, уже днём, я всё-таки нашёл тот улей метрах в 80 в лесу.
По следам вырисовывалась такая картинка. Видимо, он ночью подошёл к проводу, его хорошо стукнуло током, он отбежал в лес и немного отлежался. Под утро он перепрыгнул провод, ограду, взял первый попавшийся улей и понёс его в лес, где я его после и нашёл. А когда нёс, ульем уже порвал провод, и ток его не достал. А когда нёс, держал его боком, так что 4 рамки выпало из улья. Когда в лесу он сожрал всё, что было возможно в улье, пошёл подбирать рамки, что выпали, и доедать. Тут я его и застал за этой работой.
Да, пчёл жалко, зря скормил пчёл и рамки, с вечера нужно было караулить. «Кому ты что доказывал? Я дал ему шанс попробовать импульс тока и уйти с миром, бог видел. Зверь есть зверь, Петро, и не нужно его очеловечивать. К тому же голод не тетка, ему или с голода умереть, или от пули…» Сколько шатунов будет бродить вокруг охотников по капканам в этом году?
Вечером я уже к семи часам сидел в кресле на настиле и ждал его. И ожидать пришлось недолго. В 19.20 он нарисовался от протоки. Шёл быстро, прямо к медвежьему улью. Никакой тебе осторожности, вот только возле сентябринок остановился на секунду. Я не успел выстрелить в лоб – он их раздвинул лапами и тут же перепрыгнул через них. Ещё 2—3 шага, и вот она, оградная проволока. Он делает на ходу поворот вправо и быстро идёт рядом с ней. Я был погружён весь в прицел и не дожимал спуска, дрожь в руках от волнения. Но вот крыша настила начала прятать его голову и шею, и я лихорадочно дожал спуск, вроде по сердцу. Ружьё громыхнуло, вскинулось. Видел, что Миша рванул вперёд, как и шёл. Ещё слышал несколько тяжёлых прыжков – и тихо. Я начал ровно дышать, вслушивался в тишину, ожидал минут 10 его прощальную песню. Но тихо, ни всплеска воды в протоке, ни треска кустов, и песни нет. Всё так быстро и неожиданно, на всё про всё ушло 5—6 секунд. Вот только в теле адреналин бушует. Может, промазал? Так уходят не раненые… Посидев ещё минут 15, я успокоился. Необычно, так редко бывает, да и промазать я не мог. Может, ниже сердца пуля прошла, он овладел собой и ушёл тихо. Но всё равно в грудь за лапой, сегодня второй раз не пойдёт. Нужно бросать караулить и идти спать. И не согнать его, если затаился до утра.