Погода, какой бы плохой она ни была, не страшит охотника. Охота — это боевая закалка человека. Как пригодилась она в годы минувшей Отечественной войны.
А ведь жизнь полна всякими неожиданностями.
И если что случится, охотник, воспитавший в себе выносливость, выдержку, меткость выстрела, не раз вспомнит, что охота была для него не праздным времяпровождением.
Полая вода — это десятки километров водной шири. Потерялись очертания многочисленных озер, вода ведет себя разгульно, переливается из речки в речку шумными потоками-сливами. По одному из таких сливов наши обласки стремительно выносит из русла реки Уень на широкий полой.
Почти весь день плывем мимо затопленных кустов. Люди мы земные, ищем надежную твердь, чтобы можно было на ней обосноваться. Но поиски тщетны. Все гривы затоплены. Только к вечеру один из нас, как некогда матрос на корабле Колумба, закричал:
— Земля, братцы!
Земля, к которой пристали наши лодки, имела весьма непривлекательный вид. Как губка, пропитанная водой, она при каждом нашем движении всхлипывала, словно жалуясь на свое незавидное бытие в окружении наступающей воды.
Но все же это была земля, полузатопленный островок в несколько квадратных метров. И мы могли разбить на нем палатку, набросав изрядное количество веток тальника.
Вода нас преследовала. Приедешь с вечерней зори, а она плещется у самой палатки. Опять аврал по перемещению. А утром та же история. И птицы мало, и рыба не идет в сети. Житьишко наше на этом утопающем островке было худое. И через три дня мы покинули его без всякого сожаления.
Иные охотники всю весну живут в буквальном смысле на воде. Ночь проводят в лодках, разводят костры на палках, набросанных на ветки кустов.
Мы любим устраивать свой стан на высоких местах, с бором, с широким кругозором. И есть у нас такое заветное место: каждую весну белеет на нем в окружении сосен наша палатка, а вокруг — простор больших и малых полоев. Густой бор тянется по берегу обильного птицей и рыбой озера Зимник.
Чудесное место Чуманский бор!
— В Чуманку, братцы! В Чуманку!
Лодки ткнулись в берег. Откуда-то вылетела синичка и села на склонившуюся над водой ветку тальника.
— Здравствуй, синичка, — сказали мы.
И она ответила на приветствие. В ее щебетаний услышали мы: «Располагайтесь, как дома, места для всех хватит. А мне при вас спокойнее, в обиду не дадите разным хищникам».
— Конечно, не дадим, — ответили мы, принимаясь разгружать лодки.
Бор, уже прогретый весенним солнцем, струил живительный смолевой запах, и первые цветы — белоснежные ветренницы — повернулись к нам: радушные, приятные хозяева приглашали нас к себе, усталых, истосковавшихся за несколько дней по добротной сухой земле.
Все было хорошо. Над нами пролетали с шумом птицы, кричали в кустах кряквы, а над большим полоем низко шел по давно проложенному пути большой табун шилохвости.
Располагаемся мы в Чуманском бору привольно и даже с известным комфортом. В палатке широкие нары, вечером горит «свое» электричество — от аккумулятора. Перед палаткой стол, скамейки. Вешала для охотничьего снаряжения. На берегу сушится рыбацкая снасть: сети, фитили.
В бору, недалеко от палатки, растет старая склонившаяся береза. Каждую весну она снабжает нас чудесным напитком, живительным соком земли. Пьем мы его много. Береза щедра и беспрерывно наполняет поставленные под нее чашки. Мы так и зовем ее: наша березка.
Уень. Течет эта, с татарским названием речка по обской пойме с ленцой и так петляет на своем коротком пути, словно заяц, убегающий по первой пороше от наседающих собак.
Нельзя назвать Уень и притоком Оби. Берет он начало из протоки вблизи деревни Скала, что за Колыванью. И впадает в Обь у деревни Почта. Прямая, между истоками и устьем вряд ли составит больше 12 километров, но если плыть по Уеню, по его бесчисленным заворотам и петлям, — потребуется почти два дня. Озер вокруг — и больших, и малых — множество, и все эти Камышные, Хомутины, Вилажные, Телеутские богаты и дичью и рыбой. Богат рыбой и Уень, особенно щукой.
Блесненье щук одно из наших любимых занятий. Ранним утром, когда над рекой еще лежит туман, мы плывем бесшумно возле зеленой каймы широких лопухов и трепетно ждем, когда дрогнет струной натянутый шнур и тишину утра разбудит шумный всплеск пойманной на блесну щуки.
Вода, накрытая туманом, еще темна. Но вот туман рассеялся, и река, словно боясь опоздать к восходу солнца, торопливо сбросила ночное покрывало и проснулась. Заплескалась рыба в омутах, заиграли серебряные чебаки над зеркальным плесом — шнур дрогнул, пошел вглубь. Тут не зевай!