Течет Уень и мимо высоких мест. Сбегают оттуда по берегу молодые сосенки и, склонившись над прозрачными струями, как девушки любуются собой. А наверху — старые сосны с раскидистой кроной, и весь берег покрыт душистыми желтыми лилиями.
В июле струятся над Уенем ни с чем несравнимые тонкие ароматы скошенных трав. Луга здесь заливные. Буйно растут травы. Сенокосилки шумят в эти дни по лугам. Вырастают по берегам колхозные станы — шалаши из пахучего сена. Вечером костры яркие горят, песни поет молодежь у шалашей. По реке слышно далеко, и мы сидим у своего костра, прислушиваясь к людскому говору и песням.
В августе многочисленные стога да покинутые шалаши напоминают о том, что здесь трудились люди.
За тишину, за столь милый сердцу русский пейзаж мы любим Уень-реку. Друг мой даже стихи написал:
Весной, в погожие дни, мы любим побродить по Чуманскому бору. Много в нем скрытых от человеческого глаза озеринок, мочажин. Середина бора высокая, сухая. Песчаная тропа пересекает бор и, вскинув за плечи ружья, мы неторопливо идем по ней.
Вот, почти из-под ног, вспорхнула шумно тетерка и, склонившись, мы рассматриваем у березового пня гнездо. Сейчас весна, и пеструшка может лететь себе спокойно. Осенью — другое дело. Вот косачиный ток, — это, видимо, отсюда доносится по утрам к нашему стану протяжное «чу-фы-ыы» краснобровых красавцев. Один раз пара чернышей задала концерт над нашей палаткой. Переполох среди охотников вышел великий, но невредимыми улетели черные певцы.
— Смотри-ка, — говорит друг, — ишь что наработал.
В коре толстой сосны, в бороздке, проделанной острым клювом, крепко зажата сосновая шишка. Под сосной их целая куча. Это дятлова «кузница». Надо же чем-то питаться зимой! Зажав шишки в проделанную борозду, дятел выбирает семена. Рассматриваем шишки — ни в одной нет семян.
— Работа чистая, мужик старательный, — одобрительно говорит друг.
А старательный «мужик» в пестром оперении стучит рядом по сосне, добывая из-под коры личинки.
В бору тихо. Разве изредка налетит откуда-то ветерок, тронет вершины деревьев, чуть пошумят они и опять задремлют, согретые жарким солнцем.
Трудолюбивые муравьи снуют под ногами по проложенным тропам и, кажется, приникни ухом к земле — услышишь полный жизненных забот разговор.
За Чуманским бором, за озерами тянутся Вьюнские гривы. Весной оттуда долетает шум тракторов с колхозных полей. Он часто не смолкает и ночью: пора горячая.
Иногда проходят над озером и бором самолеты. И когда мы следим за их полетом — нам хочется взглянуть оттуда, сверху, на наши любимые места, на море воды с зелеными островами. Пролетал я однажды над этим местом зимой и все же отыскал Чуманку. Может это был и не Чуманский бор, а соседний, но я сказал себе — это Чуманка! Мне хотелось, чтобы именно наш бор я видел сверху.
И осенью, приезжая на озеро Зимник, мы обязательно заглядываем в бор. Напоминают о весне колья от нашей палатки, нары, кострище, не заросшее травой. Камыши шуршат по берегу узенькой, заросшей осокой речушки. Синяя гладь окаймленного высокими камышами озера уходит вдаль.
Мы выкуриваем трубки, вспоминая весну, и идем в бор за сочной костяникой и брусникой.
Недалеко от нашего стана живут рыбаки. Они приезжают утром, осматривают ловушки, сушат их. Угодья у них большие, и почти целый день рыбацкие обласки бесшумно снуют меж затопленных кустов. С рыбаками у нас дружба.
— Прибыли! — раздается возглас.
Неторопливой походкой идет от берега рыбак — Герасим Егорович.
— Ну, здравствуйте, с благополучным прибытием, — говорит он, протягивая руку с толстыми, растрескавшимися от ила и воды пальцами. Глаза его светятся добротой и весь он ласковый, приветливый. — А я все посматриваю, поджидаю. Проплывают охотники мимо, а наших нет. Думаю — не беда ли какая стряслась, не приезжают долго.
В слово «наших» Герасим Егорович вкладывает особую мягкость, сердечность. Каждую весну он встречает нас, и его чуть сгорбленная фигура, в глубоких морщинах лицо, неторопливая походка как-то гармонируют с окружающим — со спокойным бором, ширью никуда не спешащей воды, с застывшими в небе облаками.
Любовным взглядом Герасим Егорович окидывает млеющий под солнцем полой.