Над серединой озера шумно прошел табун голубой черняти, потом повернул, прошелся над кустом и, разбрасывая золотые брызги, опустился к чучелам. «Нн-ы-р-нуу-у»… — кричат красноголовые селезни, косясь на неподвижные болванки-чучела.
Сердце мое замирает, и я уже не слышу ни утреннего концерта пернатых певцов, ни серебряных фанфар журавлей за бором.
На стану, за завтраком, мы долго смеялись над скворушкиным «ура» и сошлись на том мнении, что скворец был городской. Подражатель различным голосам и звукам скворец отличный. Заставил же он один раз моего друга пробираться через заросли кустов с превеликой осторожностью, чтобы увидеть шавкающего «селезня-крякаша» на… тальниковой ветке!
— Не зря эдак уселись, ишь, как сжались. Погодье, слышь, чуют, — сказал один из рыбаков, обращая наше внимание на две сухих обгорелых березы, уткнувшиеся вершинами, как два гигантских черных пальца, в голубое небо. На вершинах берез сидело по коршуну. Они, как будто, спали, не подавая никаких признаков жизни.
В тот вечер мы уехали от стана далеко за гряду почти непроходимых кустов. Днем мы видели, как падала туда птица. И, правда, было ее тут изрядно.
Вечер выдался какой-то странный, тяжелый, я почему-то нервничал. Сначала не понравился куст, в который втянул лодку. Перебрался в другой, старательно расчистил его. Стал ставить чучела, а в куст и спрятаться нельзя. Потом еще сменил несколько мест и в результате все же устроился на самом худшем. Бывает так. Дошло до того, что я отшлепал чучело красноголового селезня, посаженное на рамку. Сиди, как следует, нечего голову на бок воротить! Хорошо, что со стороны никто не видел, как я его дубасил.
Птица летела надо мной табунами, валилась за смежные кусты — к моим чучелам никто не подсаживался, А тут еще невдалеке друг дуплетил.
Внезапно прекратился полет и крики птиц. Стая скворцов пронеслась и забилась в кусты, в трущобу. И вот позади меня, над бором, возник сразу шум. Необычайный, мало напоминающий ветер. Он быстро приближался, и казалось, что с высокой, высокой горы катился на меня огромный шар, наполненный камнями. Кусты позади тяжело вздохнули и, точно схваченные незримой, сильной рукой, свились жгутом и развернулись. Тяжелая мрачная туча закрыла небо. Она неслась так низко, что, казалось, можно было проткнуть ее веслом! Ветер пригибал вершины кустов до самой воды. Что он только ни делал с ними! Рвал, свивал, тряс. Трещали сухие сучья, падали. Вокруг стояли стон, свист, визг. Скатившийся с горы шар вдруг раскололся, и камни с оглушительным грохотом рассыпались над кустами.
Ураган, как былинку, раскачивал куст. Лодка то поднималась вверх, то опускалась и, казалось, что, еще мгновенье — и куст, и лодку, и меня унесет чорт знает куда в сумасшедшем вихре.
Надо мной шла смертельная битва на огненных мечах. Я сжался в комок на дне лодки, прикрыл ружье плащом.
Из пылающего неба упал к чучелам селезень и, подвернув голову под крыло, замер.
Ураган промчал тучу. И все стихло так же внезапно, как и началось. Первым подал голос неугомонный чирок-свистунок, и опять птичьи голоса наполнили вечер призывным весенним зовом…
В полные тишины и спокойствия дни мы иногда берем хлеб, котелок и отправляемся в самые дальние от бора полой. Такие «экспедиции» доставляют особенное удовольствие. Плыть по спокойной воде легко, приятно, и мы то идем серединой широких разливов, то тихо пробираемся вдоль зеленой кромки кустов, или забираемся в гущу кустарника — таволожки и плывем там, как по неведомым джунглям, тревожа полуденный отдых птиц.
Неожиданно лодки выплывают на скрытое в кустарнике озеро. Тучей поднимаются в небо птицы и кружат долго над нами и кричат, будто сетуя на нас, что мы нарушила их покой.
Ну, как не постоять на таком озерке одну-две зари!
Поиску птицы всегда сопутствует открытие новых, интересных для охоты мест. Вот, кажется, все тебе знакомо в этих краях, где каждый год ты проводишь и весеннюю и осеннюю охоту. А на деле выходит и нет. Где-нибудь в пойме, за камышами, в непроходимых сограх и найдется неожиданно такое местечко, куда не ступала еще нога неутомимого охотника.
Уень, с прилегающими к нему многочисленными озерами, займищами открылся нам не сразу, не за один год. В первую поездку (а с того времени уже прошло добрых полтора десятка лет), мы «открыли» озеро Зимник. Окаймленное густой стеной камышей и бором, с островом, с заливами и мысками оно было пристанищем птиц. А за бором было еще озеро — Песьяны, больших размеров, без камыша, но тоже обильное птицей. Чтобы попасть в него, мы тащили лодки через бор, потратив на волок почти полдня. А потом оказалось, что в Зимник можно попасть более коротким путем и в озеро Песьяны нет необходимости перетаскивать лодки через бор, а можно спокойно проплыть по другой речушке, впадающей в Уень. Но мы не жалели о затраченном труде и времени. Сколько раз в зимнюю пору с удовольствием вспоминали мы о том дне «неожиданных» открытий. Ведь прелесть охоты не только в том, чтобы взять больше дичи. Она дает широкие возможности для познания своего края. Так же «открыли» мы для себя озера Телеутское, богатое щукой Кривое, Амбинскую Ширь и много других добычливых по птице и рыбе мест в обширной заобской пойме.
Наша березка перестала давать сок. Прошла пора расточительства. Она оделась в яркую молодую зелень. В просвет между соснами мы видим ее, всю облитую солнцем, и нам издали кажется, что это вовсе не береза, а огромный, сброшенный из голубого весеннего неба кристалл изумруда. Весна в полной силе.
Утрами после осмотра ловушек приезжают рыбаки. Их обласки наполовину загружены отборным золотистым карасем.
— Черемуха зацвела, — говорят они, развешивая сети. — Теперь карась весь проснулся. Гуляет.
Рыбаки довольны. Цифра улова в бригаде растет с каждым днем.
У нас тоже полон садок. Возвращаясь с утренней зори, мы всякий раз вынимаем две наших небольших сети. И ни разу не бывают они пустыми.
А дни бегут. Все чаще мимо нас проплывают охотники — к дому. По утрам и на вечерней заре все реже слышны отзвуки выстрелов. И птица становится спокойнее. Пора любви проходит, и селезни уже с опаской посматривают на наши чучела и часто проносятся мимо, не обращая на них внимания. Птичьи голоса начинают смолкать над полоями. Разве изредка неугомонный крякаш сгонит самку с гнезда и долго гоняется за ней над озером. К нему еще присоединится пара и не смолкает крик до тех пор, пока не ускользнет самка в гущу кустов от назойливых кавалеров. Она уже вся полна заботой о будущем потомстве. А скверный характер мягка шавкающего красавца она знает отлично. Отыщет гнездо, — яйца побьет, все разорит и самой встрепка будет. Хорош супруг!
И вот наступает день отъезда. В это утро мы не выезжаем на зорю. Встаем поздно и начинаем собираться.
Все уложено в лодки. Мы закуриваем трубки и окидываем взглядом залитые полуденным солнцем полой. Вода скатывается. Уже образуются островки и во многих местах вода накрылась зеленым покрывалом, как бы защищаясь от палящих солнечных лучей.
Прилетела синичка. Села на кол от палатки и прощебетала: «до свиданья».
Пора в путь. До свиданья, наши любимые привольные места!
Никандр Алексеев
НА ОХОТНИЧЬЕЙ БАЗЕ