— Если не отправитесь сейчас, вам захочется поспать подольше, — сказала она, — а это сократит великолепный день.
Рождественским утром мы все поднялись рано, несмотря на то что поздно легли накануне. Подарки лежали под елкой и должны были вручаться после обеда, который подавался в час. Тетя Пэтти, Тереза и я отправились в церковь; Вайолит осталась дома, чтобы приготовить гуся. После службы многие из нас собрались у входа в церковь, чтобы пожелать друг другу счастливого Рождества, и потом тетя Пэтти, Тереза и я пошли домой полями.
Мы все заявили, что гусь получился как раз таким, как нужно, хотя Вайолит настаивала, что он простоял в духовке на пять минут дольше, чем следовало; пудинг оправдал вызванные вкусовичком ожидания, и началось открывание подарков. У тети Пэтти для Терезы были шерстяные перчатки, подарком Вайолит оказался подходящий к ним шарф. Я купила ей кисти и краски, потому что к нашему удивлению она стала гораздо лучше рисовать. Она не достигла уровня Юджини Веррингер, как сказала Эйлин, но ее прогресс был замечательным. Мы были тронуты, потому что она нарисовала для всех нас картины и оправила их в рамки. Для Вайолит это была ваза с фиалками — очень подходит, заявили все [4] ; для тети Пэтти была сцена в саду с сидящей на стуле девушкой в огромной шляпе, закрывающей ее лицо, — что было спасением, поскольку я была уверена, что Тереза не смогла бы справиться с чем-нибудь требующим такого умения; а для меня ландшафт с домом вдали, который немного напоминал Колби Холл.
Во второй половине дня тетя Пэтти и Вайолит дремали, тогда как мы с Терезой отправились на прогулку, огибая лесок, в котором бледное зимнее солнце сверкало сквозь голые ветви деревьев, и выбирая тропу через покрытые стерней поля, наслаждаясь запахом влажной земли и наблюдая за галками и грачами.
Мы не слишком много разговаривали, но обе ощущали покой.
Вечером у нас были посетители. Тетя Пэтти со многими в деревне подружилась. Мы играли в детские игры, подкреплялись сэндвичами и сделанными Вайолит винами с пастернаком и имбирем.
Потом был День подарков, когда почтальон и мусорщик пришли за своими рождественскими подарками, которые торжественно вручались в запечатанных конвертах с поздравительными открытками; и поход в дом священника на чай с вафлями и рождественским кексом, покрытым глазурью.
Вайолит, не без удовольствия отметив, что глазурь оказалась чуть-чуть твердоватой, рассуждала, следует ли посоветовать кухарке священника на будущий год добавить в нее капельку — имейте в виду, не слишком много — глицерина, чтобы ее смягчить. Эта проблема занимала ее всю дорогу домой. Следует или не следует? И все мы становились на какую-то точку зрения по этому поводу, хотя, полагаю, никто из нас — за исключением Вайолит — не принимал этого близко к сердцу.
Так все и шло. Было столько восторга и удовольствия от этих простых вещей. Я наблюдала за оживленным лицом Терезы, и мне становилось стыдно за себя. У меня было так много подобных рождественских удовольствий, но я никогда раньше по-настоящему этого не ценила.
Праздники закончились, и вот уже тетя Пэтти машет с платформы на прощание, на ее шляпе дрожат вишни, а Вайолит выражает уверенность в том, что приготовленные нам в дорогу сэндвичи засохнут прежде, чем мы их съедим.
— Увидимся на Пасху! — крикнула тетя Пэтти.
— Время горячих булочек с крестиками, — добавила Вайолит.
Я взглянула на Терезу. Она улыбалась, явно предвкушая Пасху и горячие булочки с крестиками.
Этот семестр по сравнению с прежними мне показался скучным. Первый был интересным, потому что я устраивалась на новом месте и встречалась с Джейсоном Веррингером. Во время семестра перед Рождеством я была занята репетициями и другими хлопотами. Оживление прошло, и наступила реакция. Джейсон Веррингер был все еще в отъезде. Фиона и Юджини, естественно, на Рождество были в Холле, и пожилая родственница со своим мужем приезжали, чтобы присматривать за ними. Со слов Терезы я поняла, что сестры делали, что хотели, и пожилые родственники очень быстро прекратили попытки ими управлять.
Когда я спросила их, как они провели Рождество, Юджини засмеялась и не без злости ответила:
— Очень интересно, мисс Грант.
А Фиона добавила со скромным видом:
— Спасибо, мы получили массу удовольствия.
Между Юджини и мной установились отношения, которые я называла вооруженным нейтралитетом — и, конечно же, Шарлотта Маккей была в этом с ней заодно. Они так и не простили мне то, что я помешала им жить в одной комнате, и я знала, что если у них будет возможность поставить меня в неловкое положение, они это сделают. Однако сейчас они, казалось, уважали мой авторитет, и, конечно, над ними висела угроза сократить их верховые прогулки, если они не будут себя вести как положено.
С Фионой было иначе. Она была послушной девушкой, очень хорошенькой и очень легко поддающейся влиянию. Я была уверена, что если ее предоставить самой себе, она никогда не искала бы неприятностей. Тереза была моей непоколебимой сторонницей, а остальные девушки в моей секции были добросердечными созданиями, которых другие могли увлечь в сторону, но которые были вполне готовы и даже предпочитали быть послушными. Я думаю, на них на всех произвели впечатление перемены в Терезе, и я пыталась представить себе, как описывает она дом тети Пэтти. Я подозревала, что она изображала визит туда похожим на посещение Земли Обетованной.
Однако я все больше и больше осознавала, что обладаю особым даром заслужить уважение своих учениц без особых усилий, что является одной из важнейших потребностей любого желающего стать учителем.
Таким образом семестр проходил гладко, возможно, слишком гладко, и я, как и Тереза, с нетерпением ожидала возвращения в Молденбери.