Чтобы попасть в центр района, мне нужно было пройти через парк. Я не боялся гулять в зоне зелёных насаждений поздним вечером. Сейчас уже это было практически безопасно. Вот в годы моего детства – да. Как пел в своей песне В. Бутусов –“…прогулка в парке без дога может стать тебе очень дорого…”. Как минимум, парни, без знакомства в среде местных полукриминальных компаний, могли рассчитывать на разбитую физиономию и вывернутые карманы. Девушкам же грозило кое-что другое. Теперь же в парке было тихо, а на главной аллее даже горели почти все фонари. Впрочем, боковые дорожки и дальние заросли тонули в темноте. Я пригляделся. Впереди на лавочке кто-то сидел. Подойдя ближе, я увидел, что это девушка, причём одетая легко, совсем по-летнему.
-Девушка. А вам не холодно? – спросил я.
Она подняла голову и моё сердце заколотилось от взгляда её больших и печальных серых глаз.
- Спасибо, но мне не холодно - тихо ответила она.
- А что вы делаете одна в такое позднее время? - снова спросил я, уже понимая, что эта встреча не случайна.
-Я потерялась,- сказала она.
Это был странный ответ. Такой ответ могла дать маленькая девочка лет пяти или умственно отсталая, но на больную девушка похожа не была.
- Ну, давайте я помогу вам найтись. Кстати. Меня зовут Саша. - Сказал я, протягивая ей руку.
-Марина.- Девушка протянула мне руку в ответ. Её рука была тёплая, мягкая и настолько нежная, что меня моментально охватило желание снять кожу с этих прекрасных ручек и сделать их неё перчатки, которые можно иногда одевать, выходя на очередную охоту.
Я пожал ей руку, и снова удивился тому, какой она была мягкой. Создавалось впечатление, что эти ручки никогда не занимались физическим трудом и что над ними регулярно трудятся мастера красоты. Хотя, судя по скромной одежде, Марина не была завсегдатаем косметических салонов. Сердце в груди у меня бухало, казалось, что оно вот-вот проломит грудную клетку и я понимал, что это произойдёт сегодня. Я отойду от своей традиции жертвенного закалывания. Я задушу её. Руками. Я буду сжимать её горло до тех пор, пока из глаз не пропадёт последний проблеск жизни, а обмякшее тело не станет податливым, покорным и готовым ко всему и я уже представлял себе, какое это будет наслаждение – смотреть на медленное угасание жизни в этих печальных глазах. Возможно, она будет сопротивляться, бороться с непреодолимой смертью, тем самым лишь добавляя удовольствия наблюдать за её агонией. От этих мыслей меня прошиб озноб, но я постарался взять себя в руки, чтобы преждевременно не выдать своего волнения.