Лицо старика изменилось. Теперь в нём не было того добродушного лукавства и сдержанного смеха, к которому Лотар так привык. Лицо старого раба было налито тёмной кровью, вены на его лбу и шее вздулись, по коже сплошным потоком лил пот. Выражение глаз стало совсем неразличимым, но, кажется, в них читалось что-то, что можно было понять лишь как преодоление беспредельной муки.
Но голос его звучал всё уверенней и выше, всё сильнее и выразительнее. Казалось, что тайная, древняя музыка, заложенная в этих звуках, подчиняет себе всё пространство вокруг — песок, камни, даже воздух, и та сила, которая теперь исходила от старика, могла оживить не только деревянное подобие лошади, но всё, что слышало этот голос.
Внезапно Лотар увидел, что от Сухмета к серому, низкому небу поднимается что-то, похожее на пар, что могло быть чем угодно, но не могло быть свойственно обычному человеку. Этот поток становился всё ощутимей, пока не стал заметно светиться. И как только Лотар присмотрелся к свечению, вдруг в нём, как в некоем объёмном зеркале, он увидел множество людей, животных, повозок, передвигающихся по тем же камням, по которым сейчас шагал Сухмет и его конструкция.
Эти образы втекали друг в друга и без малейшего вреда расходились, на их месте тут же появлялись новые. Лотар хотел было включить магический взгляд, но отказался от этой идеи — она потребовала бы много энергии, а ему предстояло серьёзное испытание.
Конструкция, обвешанная кожаными мешками, вышла из ущелья на открытое пространство и довольно резво зацокала по плато.
— Всё, дальше нельзя. Иначе он нападёт не на этот деревянный скелет, а на нас, — твёрдо сказал Лотар. Сухмет, не прерывая чтения, кивнул и остановился.
Расстояние между Сухметом и шагающей конструкцией, которая не сбавляла шагу, стало расти. Сначала Лотару даже показалось, что расстояние не будет играть никакой роли, но вот всё заметнее стала проявляться неуверенность в том, как шагали через камень ноги, потом движения замедлились, потом одна нога вообще стала дёргаться не в ту сторону. Это существо упало бы, если бы, специально для таких случаев, не было предусмотрено устойчивое положение других ног.
Шагающая конструкция Сухмета явно теряла способность двигаться, теряла энергию. А Чунду всё не было. Уже и цокот доносился так редко, что Лотар мог между этими шагами досчитать до дюжины. Уже и Сухмет от напряжения стал ошибаться, поправляясь и перечитывая слова неровным, надсадным, хриплым голосом, а Чунду всё не было.
В чём-то план оказался нехорош, подумал Лотар. Может быть, паук, как и все насекомые, очень хорошо чувствует запахи. Может быть, следовало позаботиться о том, чтобы надушить этого робота чем-нибудь, что Чунду уже пробовал раньше? Но ведь она стояла под конской попоной… Ах, если бы догадаться раньше и не сбрасывать попону, а, наоборот, привязать покрепче, чтобы…
Неожиданно голос Сухмета смолк. И едва слышным шёпотом он произнёс:
— Вот он!
Действительно, в серой пелене тумана возникла вдруг огромная, грозная гора тьмы, от которой, казалось, померк даже свет над головой. Тяжёлый шаг чудовища, скрип песка под его ногами, медленные, но неостановимые движения…
Неожиданно одна из ног гигантского паука, как коса, просвистела в воздухе. Шагающая машина Сухмета покатилась по песку, судорожно дёргаясь, разводя в разные стороны ноги, скребя ими, как будто и в самом деле была живым существом.
Паук шагнул вперёд и склонился над бьющейся на камнях мешаниной палок, тряпок и ещё чего-то, что Сухмет положил в кожаные сумки.
И тогда старик не стал больше ждать. Он выпрямился в струнку, поднял обе руки и высоким, молодым голосом произнёс слова, которые Лотар даже не попытался бы повторить. И это сработало!
Яркая, как солнце, вспышка рассекла искусственную, заколдованную серость перевала. И гром ударил в уши с такой силой, что камни весом с человека посыпались сверху в ущелье. Странный визг прорезал воздух, и в десятке футов от Лотара в землю вбился дымящийся камень величиной с большой кулак.
Чунду долго, нескончаемо долго стоял неподвижно. За туманом было не видно, что с ним сделал этот взрыв. Но Лотару показалось, что гигантский паук подлетел в воздух, а когда приземлился, в нём уже не было неторопливой и всесокрушающей грации. Он стоял почти так же, как и раньше, но теперь он был изменён, судорожно и жутко напряжён.