— Я сделаю так, что вы мне покажете место, где спрятаны монеты, своей рукой. Если бы вы были мужчиной, я вас заставил бы говорить. Но мне приходится ждать, чтобы жалкая, трусливая дамочка...
Ее презрительный смех прервал его.
— Мне кажется, я догадываюсь, что вы хотите сказать. Вы возомнили, что я втерлась в доверие к вашему отцу и упросила оказать мне эту милость. Вам хочется оскорбить, задеть меня.
Со сверкающим взором Бетти чуть наклонилась к Кэлюмету.
— Поймите,— сказала она,— ваши угрозы не пугают меня. Я не боюсь вас. Можете ругаться, проклинать меня сколько угодно. Вы собираетесь стать хозяином, но чего? Нескольких разрушенных строений? Пожалуйста, можете хозяйничать сколько хотите,— они не станут протестовать. Но вы не можете командовать ни мной, ни моим дедом, ни Бобом, потому что мы не принадлежим вам.
Она вышла из-за стола и, открывая дверь, обернулась к Кэлюмету, который все еще сидел за столом, онемевший от удивления.
— Идите и начинайте хозяйничать,— засмеялась она.— Наверное, развалины затанцуют от ваших приказов. С вашим искусством убеждать вы сможет уговорить их восстановиться. Попробуйте же. Но если они откажутся ремонтироваться по вашему приказу и вы надумаете сделать что-нибудь более реальное, приходите ко мне, может быть, я смогу вам помочь.
Она насмешливо поклонилась и вышла из комнаты.
Мучительное молчание нарушил Мэлколм.
— Иногда Бетти бывает немного резка,— сказал он извиняющимся тоном.— Ей не следовало бы...
Он взглянул на Кэлюмета и едва успел увернуться от тарелки, которую тот швырнул. Старик пригнулся в ожидании другой, но Кэлюмет вышел из комнаты, хлопнув дверью.
Боб теряет друга
Через пять минут Кэлюмет стоял около прогнивших перекладин загона для скота, сознавая, что потерпел полное поражение в схватке, которая только что произошла. Его душило неприятное чувство бессилия, он был угнетен своей нерешительностью. Он понимал, что был уже не тем человеком, который подъехал к «Лэйзи Уай» па закате прошлого дня. Двенадцать часов изменили его. И сделала это Бетти. Он знал это.
Если бы ему пришлось иметь дело только с Мэлколмом или с другим мужчиной, победа была бы за ним. Он оттеснил бы в сторону Мэлколма и всякого другого и сделал бы то, что ему нужно.
Но с Бетти он ничего не мог поделать. Он не поднимет на женщину руку, не сможет заставить ее уехать и не уедет сам, иначе ему никогда не получить денег. Конечно, он мог бы поискать их сам, однако он понимал, что клад находишь очень редко, и не хотел даже пробовать. Но и жить целый год под строгим надзором девушки, которая будет единственным судьей его поведения... Он будет как на испытании, и Бетти станет следить за каждым его движением.
У него перекосилось лицо при мысли, что она, наверное, заведет тетрадку, куда будет вписывать его достоинства и недостатки, ставить ему отметки.
Он долго стоял, оценивая ситуацию, и твердо решил остаться и попытаться завладеть деньгами. Нет, он не уедет сам и не выгонит Бетти. Но он не станет мягкой глиной в ее руках, из которой она будет лепить, что хочет. Он останется здесь, но будет самим собой. Клэйтоны еще проклянут тот день, когда влезли в его -дела.
Облокотившись о забор, он осматривал долину, скучную и унылую ранним неярким утром. Внезапно его внимание привлекло какое-то темное пятно у холма, примерно на расстоянии полумили. Кэлюмет подумал, что это, наверное, крадется волк, и отвернулся — его мысли вновь обратились к Бетти. Она не нравилась ему, раздражала — слишком уж резка и воинственна. Но в то же время он не мог не признать, что когда она игнорировала, дразнила и упрекала его, он чувствовал невольное волнение. Более получаса Кэлюмет стоял у забора. Он сделал и выкурил три самокрутки, мысли его возвращались в прошлое и обращались к будущему. Бетти у двери кухни целую минуту наблюдала за ним, и два раза мимо проходил старый Мэлколм, с любопытством поглядывая на него. Кэлюмет никого не замечал.
Не заметил он и зверя, на которого обратил внимание, когда тот был в полумиле. Сейчас зверь уже подкрался к забору и уставил в Кэлюмета блестевшие, налитые кровью глаза. Его серая шерсть ощетинилась, зубы оскалились. Он долго подкрадывался и теперь выжидал только удобного момента для прыжка.
Зверь притаился в углу загона, когда Мэлколм проходил мимо. Дождавшись, когда старик скрылся в доме, зверь бросился на Кэлюмета. Нападение было мгновенным и неожиданным. Кэлюмет делал затяжку, когда заметил в воздухе взметнувшееся серое тело. Он попытался достать пистолет, но зверь предугадал его намерение и вгрызся зубами в руку, прокусив ее до кости. Калюмету все же удалось достать шестизарядный револьвер и выстрелить. Зверь, зарычав, свалился к его ногам. Кэлюмет отступил назад, его лицо перекосилось от гнева и ненависти, глаза сверкали. Он слышал чей-то крик, но не обратил на него внимания. Пряча револьвер в кобуру, Кэлюмет обернулся и увидел Мэлколма, который стоял у сарая, и Бетти, выбежавшую из дома. Ее рукава были закатаны, и Кэлюмет подумал, что она, очевидно, мыла посуду, когда услышала выстрел. Но это не она кричала, он бы узнал ее голос. Чуть позже он заметил у конюшни фигурку мальчика лет двенадцати-тринадцати. У ребенка была усохшая правая нога, и он держал самодельный костыль. Мальчик смотрел на Кэлюмета с выражением негодования и ужаса на бледном, тонком лице. Кэлюмет видел, как Бетти кинулась к ребенку и обняла его.
Кэлюмет выругался и не обращал внимания на Мэлколма, который приближался к нему, дрожа от волнения.
— Это Лансон,— прошептал Мэлколм, глядя на животное.
— Что вам еще надо? — вскричал Кэлюмет.
— Это Лансон, Лансон Боба,— повторил Мэлколм. Он не выказывал нисколько страха перед Кэлюметом, его руки сжимались в кулаки. Видя, что Кэлюмет ничего не понял, он повторил: — Это собака Боба — Лансон! Боб так любил его! А вы убили его, вы — дьявол!
Железной рукой Кэлюмет зажал старику рот. Мгновение он держал так Мэлколма, а потом отбросил его, и тот упал на забор. Кэлюмет повернулся к Бетти. Она нежно гладила по голове мальчика, который стоял, глядя на собаку, и тихо всхлипывал. Бетти старалась держаться спокойно, но голос ее дрожал.
— Вы убили Лансона,— сказала она.
Кэлюмет прижал к груди руку, чтобы скрыть кровавые следы. Он не хотел показать Бетти, что ранен.
— Лансон,-— объяснила холодно Бетти,— собака Боба. Он очень любил ее. Я надеюсь, вы пе знали этого. Боб нашел щенка на дороге, очевидно, его бросили путешественники. Боб принес и выходил его. Мы никогда не замечали в нем никакой враждебности. Вы родились на Западе, вам бы надо уметь отличать собаку от волка. Вы приняли Лансона за волка?
— Я думаю,:— усмехнулся Кэлюмет, не желая выслушивать очередную нотацию,— что не стану вам объяснять своих поступков. Даже если я убил эту проклятую собаку...
— Значит, вы убили ее просто так? — спросила она с холодным спокойствием.
Кэлюмету было очень неприятно, что она так переживает смерть собаки. Он мог бы доказать свою невиновность, показав рану, и, возможно, она бы раскаялась. Но он не собирался этого делать, он хотел показать, что сам отвечает за свои поступки. Он даже почувствовал какую-то радость от ее бессильного гнева и оттого, что показал ей свою жестокость. Кэлюмет усмехнулся.
— Он мертв, не правда ли? И я не могу оправдаться перед вами.
Бетти сверкнула на него глазами и кинулась к Мэлколму, который поднялся и тянул руку к своему пистолету, пытаясь достать его из кобуры.
— Не надо, дедушка,— сказала она спокойно.— Это не вернет нам Лансона. Кроме того,— она повернулась к Кэлюмету и увидела, как и он потянулся правой рукой к бедру в ответ на угрожающее движение Мэлколма,— разве вы не видите, что он застрелит вас, как и Лансона.
Бетти отвернулась от Кэлюмета и продолжала что-то тихо говорить деду; поглаживая его по волосам, гладя по плечу, нежно успокаивая его, как это умеют делать женщины. Кэлюмет наблюдал за ней, удивляясь ее самообладанию и невольно чувствуя странное, волнующее восхищение.