На секунду Оуэн даже решил, что попал на другую планету — никогда цветущий пасторальными пейзажами Виримонд не являл собой столь жалкую картину. Между тем какое-то внутреннее чувство подсказывало ему, что он не ошибся.
— Черт, — тихо выругалась Хэйзел. — Мне очень жаль, Оуэн.
— Деревья, кажется, были вон там. — Оуэн хотел поднять руку, чтобы указать место, где они росли, но та ему не повиновалась. — Прямо вон там. Теперь их нет. Ни одного дерева. Ничто даже не напоминает о том, что они или мы здесь когда-то были. Такое ощущение, что они унесли с собой мое прошлое. И во всем виноват я сам.
— Скажи, черт тебя побери, как тебе удалось такое натворить? — спросила Хэйзел.
— Я был Лордом этой планеты. Все и вся здесь принадлежало мне. Мне надлежало заботиться о своих гражданах. Но я сбежал и оставил их без защиты. Когда пришли шакалы Императрицы, меня здесь не было. А мой народ во мне нуждался.
— Чушь собачья, — сказала Хэйзел. — Они вышвырнули тебя вон! Против тебя восстала твоя собственная охрана. Ты был объявлен вне закона. Любой житель планеты, будь то мужчина или женщина, с радостью продал бы твою голову, учитывая назначенную за нее цену. Потом Лордом Виримонда стал твой двоюродный брат Дэвид, но, когда пришли имперские войска, он не смог спасти жизнь даже себе. А ведь он был один из них. И они все равно его убили.
— Ты права, Хэйзел, — признал Оуэн. — Хотя мне от этого не легче. В те трудные времена я обязан был быть со своим народом. — Тогда тебя прикончили бы так же, как и всех остальных. Ты что, жалеешь, что остался жив?
— Возможно. Все равно тот, прежний Оуэн, уже мертв. Я потерял его где-то по пути победоносного шествия Восстания к Императорскому Двору. И того, кем я был, мне сейчас очень не хватает.
— Только давай не начинать все сначала. Измениться — еще не значит умереть.
— Для Виримонда это именно так. Это была плодородная аграрная планета. Урожаев, собранных со здешних полей, равно как и продуктов животноводства, хватало, чтобы накормить всю Империю. Кто, скажи, будет кормить их сейчас? Посмотри, Хэйзел. Мир уничтожен.
— Ты можешь начать все с нуля. Внеси в почву соответствующие микроорганизмы, посади хорошие семена — и край зацветет пуще прежнего. Не сразу, конечно, а спустя некоторое время.
— Может, ты и права. Но все равно это будет другой мир. Не тот, который я знал.
Хэйзел раздраженно покачала головой.
— Ты неисправим, Дезсталкер. О чем бы ты ни говорил, все сводится к твоей персоне. Типичный аристо. Кстати сказать, Виримонд не единственный мир, который был разрушен сторонниками Императрицы. Именно поэтому мы с тобой сражались на стороне Восстания. Разве ты не помнишь?
Оуэн натянуто улыбнулся.
— Знаю. Полагаю, я не имею права распускать нюни. Мои люди потеряли все, у меня же по крайней мере осталась месть. Я могу за них отомстить. Валентин заплатит за все, что он сотворил. Я добьюсь его смерти, и она не будет легкой.
Хэйзел одобрительно хлопнула Оуэна по плечу.
— Вот это мне уже больше нравится. Когда все остальное рушится, всегда остается месть.
— Тебе не слишком трудно доставить удовольствие, Хэйзел.
— Это только ты так считаешь. — Она расплылась в широкой улыбке, которая невольно заразила и Оуэна.
На какое-то мгновение они замолчали. Вокруг стояла тишина, мертвая тишина, которую не нарушало даже дуновение ветерка. Герои медленно обвели взглядом местность, но никаких признаков жизни не обнаружили. Неожиданно Хэйзел что-то насторожило.
— В чем дело? — спросил Оуэн.
— Не хочу показаться циничной, но… здесь ведь должно быть море человеческих трупов… или хотя бы их останков… Однако я вижу лишь непролазную грязь. Долгие мили грязи.
— Вот именно, — медленно произнес Оуэн. — Никак не возьму в толк, кто мог прислать сюда очистительную бригаду. Погоди минуту.
Оуэн обратился к ИРу:
— Оз, куда делись людские тела?
— Если б я знал! Согласно отчетам, на этом самом месте состоялось главное сражение между крестьянами-арендаторами и силами врага.
— Просканируй местность. Отыщи хотя бы несколько трупов.
— Сканирую. Удивительное дело, Оуэн. Я обнаружил только несколько разложившихся останков животных, но ни одного человеческого. В каком бы то ни было виде. Этого объяснить я никак не могу.
— Что же, черт побери, случилось с телами погибших? Неужели сюда успел нанести визит Шаб, чтобы запастись свежим кормом для своих Воинов-Призраков?
— Вряд ли, — ответил Оз. — Несмотря на безобразное состояние Имперского Флота, подобное событие ни за что не осталось бы без внимания. Соответствующие службы непременно доложили бы о нем.
Их разговор прервала Хэйзел, потребовав у Оуэна рассказать, что сообщил ему Оз. Оуэн передал ей суть в двух словах.
— Предлагаю пробираться к моей прежней Резиденции. Вытащим оттуда вонючего выродка за шкирку и зададим интересующие нас вопросы.
— Полагаю, я должна это воспринимать как приказ, — заявила Хэйзел. — Не возражаешь, если, пока ты будешь его расспрашивать о том о сем, я вставлю ему в ухо дуло пистолета?
— Разумеется, нет. Чувствуй себя как дома.
Оуэн побрел через море вспененной грязи в сторону Резиденции. Из-за серой мглы, которая, ко всему прочему, создавала ощущение мрачной таинственности, трудно было оценить, на каком расстоянии от замка они находятся. Однако Оз утверждал, что дом Оуэна размещался всего в двух милях от них, а стало быть, они с Хэйзел еще вне зоны досягаемости замковых сенсоров. Если только Валентин не усовершенствовал и их. Хотя, честно говоря, Оуэну теперь на это было ровным счетом плевать. Пусть Валентин знает, что к нему приближается смерть. Не важно, что их с Хэйзел всего двое, а противников — неизвестно сколько. Сейчас Дезсталкера не в силах остановить даже целая армия.
Осознав в себе эту силу, Оуэн насторожился. Последние дни он много размышлял о приобретенных им паранормальных способностях, которые вселяли в него все больший ужас. Его беспокоило, в кого он превращался. Что же происходит с его сущностью? Казалось, изменения, которые он претерпел в Безумном Лабиринте, с каждым днем продолжают развиваться. Поначалу у него просто появились преимущества по сравнению с другими, потом они переросли в некие удивительные способности. С каждым днем он все больше терял человеческую сущность. И чем больше понимал это, тем больше ему становилось не по себе. Возможно, поэтому Оуэн так отчаянно цеплялся за свою прежнюю веру в честь и справедливость.