– С того! – огрызнулась та, узрев в его словах насмешку. – Пропала она, зазноба твоя!
– Как пропала?
– А так! Исчезла, и нету. Вот уже два дня, как нету. Прямо в тот день и пропала, как ты ее... – Она шлепнула его ладонью по заросшей щетиной щеке. – Кобель бесстыжий! Я уж было подумала, что она руки на себя наложила из-за тебя, мерзавца.
– Ладно, хорош! – грубо оборвал ее сын, увернувшись от очередной пощечины, которой она хотела было его наградить. – Рассказывай лучше побыстрее!
– Ну, узнала я, значит, обо всем и душой заболела. Не приведи господи тебе от своих детей такого дождаться... коли они у тебя когда-нибудь будут. – Вера Васильевна укоризненно погрозила ему кулаком. – Мучилась я, мучилась, да давай к ней в дверь звонить. Только она и раньше мне не открывала, хотя и дома была, а тут разве откроет. А на другой день смотрю, дверь-то и приоткрыта. Я ее толкнула и зову девку по имени. А в ответ тишина. Я прошла в прихожку, там ничего не видно, темно. А сердце словно сбесилось, стучит. Страшно мне было, Даня. Жутко было. Думаю, сейчас зайду, а она, не приведи господи, в петле мотается. Только не было ее дома.
– А с чего же дверь открыта?
Удивительной особенностью обладал организм Данилы. Стоило только ситуации измениться и принять очертания надвигающейся беды, как он мгновенно группировался и хмель из его головы выветривался, не оставляя никаких следов.
Вот и сейчас Вера Васильевна не без удивления взирала на собственное чадо, с самым серьезным и трезвым видом внимавшее ее рассказу, будто бы и не его полчаса назад притащили на ее порог едва ли не бездыханного.
– Ты не перебивай, а слушай. Я почти все комнаты обошла: нигде и никого. Потом слышу шорох какой-то. Дверь в ванную открыла, а он, голубчик, стоит и морда вся в мыльной пене.
– Чего?!
– Вроде бриться собрался, говорю! В руке станок бритвенный, морду намыливает и весело так мне подмигивает. Говорит, ты чего, мать? Я про Элку спросила, а он мне говорит, что она в магазин ушла. Только врал он, Даня, точно врал. Он и сам туда попал непонятно как и непонятно зачем. А Элка пропала, поверь мне. Спасать ее надо!
– Придумываешь ты все, мать, – сник мгновенно Данила, стоило матери упомянуть о незнакомце в ванной комнате Эльмиры, застигнутом за столь интимным занятием. – Может, и ушла она, а дверь не заперла, потому как гость у нее был. Он пошел бриться. Дверь сквозняком приоткрыло, он и не слышал. Все сходится.
– Ничего не сходится, сынок! Ничего! – Вера Васильевна гневно задышала, негодуя на непонятливость сына, не желающего замечать ничего странного в том, что ее поразило до глубины души. – Кто, скажи мне, будет бриться в уличных ботинках у себя в ванной? Молчишь? То-то же! А куртку на крючочек повесил, вроде я совсем дура безмозглая!
– Какую куртку?
– В какой пришел, в какой потом и ушел. Кожаная зеленоватая такая. Висит под полотенцем. А на ногах ботинки сырые. Что скажешь?
– Да-а, тут есть над чем подумать, – вновь оживился Данила. – В куртке да в ботинках бриться мало кто в ванную ходит.
– Так он и не побрился вовсе. Я же за ним проследила. Морду вытер и ушел. А я за ним в глазок наблюдала. И знаешь куда пошел?
– Куда?
– В дом напротив. В средний подъезд вошел...
– Какой он из себя? Такой высокий приторный красавчик?
– Нет. Обычный совсем, среднего роста и с залысинами большими. Так что делать будем, Даня? Что с девкой-то? Пропадет ведь, шалашовка.
– Что делать, что делать? – Данила принялся потирать пощипывающие глаза. – Искать будем, что же еще! А там что хочет, то пусть и делает со мной. Хочет, в тюрьму отправляет. Хочет, еще что. Теперь это в ее воле: казнить меня или миловать.
Глава 22
– Ты хотел заняться любовью с родной сестрой?! – Драматизм в голосе Анны вывел его из оцепенения.
– Да, наверное... – Вениамин повернулся к ней и оценивающе смерил ее взглядом. – Тебя это шокирует?
– Гм... Вообще-то меня достаточно сложно чем-либо удивить, но... – Она заученно переплела длинные стройные ноги и слегка откинулась от него, выставляя на обозрение красивое тело. – Все это не совсем обычно. К тому же...
– К тому же?
– Ты мне что-то недоговариваешь. Что-то такое, в чем тебе, возможно, стыдно признаться даже самому себе. Я не права? – Заметив, что выражение глаз Вениамина несколько сменилось, перестав быть холодным и отстраненным, она соскользнула с тахты и медленно двинулась по комнате, подбирая с пола разбросанные вещи. – У меня так вообще сложилось впечатление, что к этой девушке ты испытываешь чувство, сильно отдающее ревностной какой-то завистью. Опять оговорюсь – мне сложно судить, не зная всей подоплеки этой трагедии.
– Трагедии?
– Именно! – Анна вышла из комнаты, неся перед собой одежду, и тут же вернулась, быстренько развесив ее в прихожей на вешалке. – В этом твоя трагедия, Алик. Хотя думается мне, что это не твое.
– Вениамин... Меня зовут Вениамин, – пробормотал он с некоторой долей замешательства и, уловив ее недоверчивую усмешку, поспешил уверить: – Честно! Аликом звали его... моего отца.
– А... понятно... Он не жил с тобой?
– Нет.
– Вся его любовь, нежность и забота были направлены на эту красивую, избалованную сучку? Все его подарки, а самое главное, он сам присутствовал в ее жизни, а не в твоей, не так ли?
– Приблизительно так. – Он согласно кивнул, незаметно для самого себя вновь приходя в возбуждение от близкого присутствия красивой женщины, которая к тому же интриговала его своей проницательностью. – За исключением того, что она не была избалованной. Понимаешь, в чем дело... Она вполне нормальная девчонка. Без всяческих вывертов капризного ребенка, к тому же единственного в зажиточной семье.
– Что тебя и бесило больше всего, так? – Анна понимающе хмыкнула, вновь усаживаясь рядом с ним. – Тебе хотелось, чтобы она была гадкой, капризной, сволочной и так далее и тому подобное, а она как раз полная противоположность тому, какой ты себе нарисовал ее в своем воображении. Да, Веня, вляпался ты, спору нет. А ты никогда не хотел поговорить с ней откровенно? Ты вообще-то знаком с ней?
Он кивнул утвердительно и обессиленно рухнул на подушку. Анна тихо прилегла рядом, но, уперев локоть в подушку, продолжала внимательно рассматривать его лицо.
Парень ей нравился. Пусть поначалу она и была разочарована его неожиданным признанием и желанием использовать ее в роли живой резиновой куклы, но это опять же был не самый худший вариант. Куда пакостнее быть объектом выплеска чьих-то извращенных фантазий, после которых так и хочется сунуть свое тело в хороший отбеливатель и продержать его в нем часа два. В случае с ним все было иначе, необычно как-то и чем-то даже роднило его с ней. Непонятное ощущение близости она испытала еще тогда, когда он с силой тискал ее тело и едва ли не со слезами выкрикивал имя той девушки. Да, ее окатило в самый первый момент волной разочарования, но это только поначалу. Затем же ей стало жаль его. Потому как с ней все последние годы происходило нечто похожее. Она так же, как и он, шла по жизни, слепо ведомая своей страстью, которая, будь ее воля, была бы направлена лишь на одного человека. На человека, любить которого у нее не было права.
– Хочешь послушать историю моей жизни? – подал вдруг голос Вениамин.
– Хочу. – Анна пристроила свою головку на его плече, по которому он гостеприимно похлопал ладонью. – У нас ведь есть время, ты не торопишься?
– Не знаю. Я уже ничего о себе не знаю. Даже затрудняюсь ответить, куда я пойду, покинув твою квартиру. Ладно, слушай...
Анна оказалась очень дисциплинированной слушательницей. Она ни разу не перебила его. Ни разу не задала ни одного встречного вопроса. Единственное, на что она осмеливалась, так это вскидывать голову в моменты, особенно сильно взволновавшие ее, и внимательно вглядываться в выражение его лица.
– Тебе не надоело меня слушать? – закончил он час спустя. – Я тебя не утомил?
– Нет, – совершенно искренне ответила Анна и, сладко зевнув, потянулась. – Может, поспим немного?