Корабли Врага шли в направлении Старой Империи, тысячи и тысячи огромных судов, оружия каждого из которых хватило бы для уничтожения целых планет, а находящихся там болезнетворных микробов – для истребления всего их населения. Все шло гладко после нескольких тысячелетий тщательного планирования.
В центральной планете машинного государства старик отбросил все свои иллюзии. Никаких больше фасадов, никакой игры – только приготовления к последнему конфликту, предсказанному как человеческими пророчествами, так и машинными расчетами. Крализек.
– Полагаю, что ты очень доволен, что тебе удалось уничтожить еще шестнадцать человеческих планет в твоем триумфальном марше к победе. – Старуха пока не сбросила свое человеческое обличье.
– Пока, – ответил голос, прогремевший со всех стен и со всех экранов.
Строения бесконечного машинного города казались живыми, они постоянно двигались, как детали гигантского двигателя – высокие башни и шпили из текучего металла, большие блоковые конструкции, встроенные в силовые подстанции и командные узлы. По мере завоевания планет на каждой из них будет построен точно такой же город Синхронизированного Мира.
Старуха посмотрела на свои руки и отряхнула подол платья.
– Даже эти формы кажутся мне примитивными, хотя я привыкла к ним и полюбила. Возможно, здесь больше подошло бы слово приноровилась. – Голос ее, стихнув, изменился, приобретая старый знакомый тембр. На месте старухи стоял теперь независимый робот Эразм, интеллектуальный контраст и вечный оппонент Омниуса. Он сохранил свое платиновое тело из текучего металла, задрапированное в пышную одежду, к которой он так привык еще исстари.
Отказавшись от своей физической формы, Омниус вещал теперь из миллионов громкоговорителей, рассеянных по всему городу.
– Наши силы выдвинулись к окраинам человеческого Рассеяния. Ничто не может их остановить. – Компьютерный всемирный разум всегда отличался манией величия и грандиозными амбициями.
Эразм надеялся, что ограниченный рамками тела старика Омниус начнет лучше понимать людей и откажется от этих своих замашек. И это действительно было так на протяжении нескольких тысяч лет, но, когда неистовые Досточтимые Матроны вторглись в тщательно реконструированный Синхронизированный Мир, Омниусу пришлось адекватно на это отреагировать. На самом деле встревоженный всемирный разум просто искал повода сбросить маску.
Омниус продолжал вещать:
– Мы покажем, что Батлерианский джихад был лишь временным отступлением, но ни в коем случае не поражением.
Эразм стоял посреди огромного сводчатого зала центрального машинного храма. Все вокруг, даже здания, расступились, как толпа лизоблюдов.
– Это событие, каковое следует запечатлеть в веках. Смотрите!
Несмотря на то что всемирный разум воображал, что контролирует все и вся, Эразм сделал знак, и пол здания расступился. Гладкие металлические плиты разъехались, обнажив ограненный хрусталем люк, широкое углубление, со дна которого поднялась плоская платформа, доставившая наверх какой-то сохраненный предмет.
За несколько столетий до Битвы при Коррине, в которой мыслящие машины потерпели полное поражение, одна из копий всемирного разума отправила зонды в неизведанные области Галактики с намерением разместить там наблюдательные станции и посеять семена последующей экспансии машин в эти области. Большая часть зондов была утеряна или разрушена, так и не попав в устойчивые условия.
Эразм смотрел на маленький прибор, очень изящно исполненный, хотя и несколько побитый и поцарапанный за много веков неуправляемого блуждания по космическому пространству. Этот прибор случайно приземлился на одной из отдаленных планет и начал работать, ждать… и слушать.
– Во время Батлерианского джихада фанатичные люди почти – почти – уничтожили последнего Омниуса, – сказал робот. – Этот же всемирный разум содержал внутри себя полную и изолированную мою копию, эти данные были сохранены в то время, когда ты хотел меня уничтожить. Ты выказал тогда большую предусмотрительность.
– У меня всегда были дополнительные планы выживания, – прогремел в ответ голос. Наблюдательные глаза приблизились к предмету и принялись с любопытством его рассматривать.
– Да будет тебе, Омниус, ты не мог даже вообразить себе такого катастрофического поражения, – сказал Эразм, не упрекая Омниуса, а всего лишь констатируя факт. – Ты сам передал свою полную копию в никуда. В последней попытке уцелеть. Это была отчаянная надежда – что-то сродни чисто человеческому чувству.
– Не оскорбляй меня.