Ночь нужно было переждать наверху, среди деревьев. Так никто его не заметит. Он подтянул людские штаны и подвигал хвостом. Легкие тряпки не давали согреться, но хотя бы издали делали его похожим на человека. В штанах он обычно и прятал хвост, если надо было подобраться к поселению поближе.
Имва полез наверх, цепляясь длинными руками за тяжелые влажные ветви. Навнат опасливо покосился с его плеча вниз, но ничего не сказал.
– Ты хоть поклевал червей сегодня утром. А я не ел уже несколько дней. Нет, ты ничего не подумай, просто героям нужны силы. А из нас двоих ты пока больше подходишь на эту роль.
– Ко!
– Да, знаю, что-нибудь придумаем. Другого выхода нет. Они надеются на меня.
– Ко!
– Ну-у, наверное, не только на меня, но именно я… то есть, я хотел сказать, мы им поможем. Вот тогда посмотрим, что они скажут. Пусть только посмеют отвернуться! Перед героями не отворачиваются.
Имва сжал в кулаке кулон с зубом оргота, пытаясь этой твердостью уравновесить ту жалкую, ничуть не геройскую трясучку, что шатала его изнутри. Глаза начало пощипывать, и он ударил себя по лицу. Получилось неплохо, он даже слегка смог согреться, да и глаза перестало щипать. Кулон оставался тем самым предметом, который помогал найти внутреннее равновесие. Единственное, что осталось Имве на память от папы. Тот рассказывал, что однажды они с его матерью победили в лесу оргота, опасного зверя. Отец решил, что это добрый знак, что зуб чудища станет талисманом для сына. Имва не расставался с ним с рождения, вот только лучше бы с ним остались мать и отец.
Лес был чужим, отталкивающим своим безразличием. А еще этот холодный воздух, кусающий за лицо, как множество мелких букашек. Имва бы свернулся клубком, если б мог, но ветка была не чета домашним – с такой и упасть во сне можно. А ему вовсе не хотелось приземляться своим преследователям на голову.
Мрачные тени наползали друг на друга, и света становилось все меньше. Пустота буквально кричала ему, что он здесь чужой. Вот только он везде был чужим.
– М-да, ну и как стать героем среди этого, Навнат? Тут нет ничего геройского. Что они вообще делают? С чего начинают?
Петух молчал. Тема явно его утомила. Напротив, для Имвы она была единственным источником света и тепла в чужом мире. Как костер внутри – пылала и поддерживала жизнь, а языки пламени весело лизали внутренности. Благодаря этому Имва открывал глаза по утрам и перестал плакать ночью.
– Я слышал, у героев есть великие имена. Надо выбрать имя. А то, когда совершу что-то геройское и меня спросят, что я отвечу? Что меня зовут Имва? Звучит как-то не по-геройски. Так могут звать того, кто прячется на дереве, сам не зная от чего. Нужно что-то такое, чтобы меня уважали, внушающее трепет. Может?.. Нет, это слишком плохо. А может?.. Нет, звучит по-дурацки. Это труднее, чем я думал, Навнат. Наверное, проще начать с прозвища. Давай сначала придумаем для тебя.
Навната это явно не интересовало, возможно, он уже спал, но Имве хотелось думать о чем-то приятном, согревающем. Чем-то, что могло дать надежду.
– Зоркий? Нет, я вижу лучше. Погоди! Прозорливый. Точно! Ты Навнат Прозорливый!
– Ко?
– А, вот видишь! Я же говорил, что тебе понравится. Тебе идет. Ты же всегда предупреждаешь меня об опасности. Я еще думал над Заботливым, но звучит не очень по-геройски. Теперь твоя очередь. Как ты меня назовешь? Ну же!
– Ко?
– Нет, это никуда не годится. Слишком пошло. Ты хочешь, чтобы надо мной опять все смеялись?
Петух обидчиво потоптался по ноге, явно теряя интерес к диалогу.
– Бесстрашный? Хотя кого я обманываю… Решительный? Хотя что я решаю? Ловкий? М-м-м, звучит неплохо. Имва Ловкий. Нет! Проворный! Вот прозвище для настоящего героя! – Его глаза загорелись, и он мечтательно уставился в темное, синее небо, по которому носились пухлые тучи. – С таким прозвищем меня точно ждет успех. Я хотел сказать, нас.
Имва облокотился на ствол поудобнее и смотрел прямо перед собой в светлое будущее, которое манило даже больше, чем теплая свежая пища. Вот он спасает людей, попавших в беду, и они удивленно смотрят на него, а потом извиняются за то, что преследовали. Вот он возвращается к себе в деревню, и все те, кто презирал и насмехался над ним, стыдливо прячут глаза, а девушки сплетают венки из коры и весенних цветов и устраивают вокруг него хоровод, одаривая своими сладкими улыбками, от которых подпрыгивает сердце. И нет больше ни страха, ни унижения, ни вины, душащей за горло. Лишь уверенность в том, что все будет хорошо.